Частота памяти
Марта Ивановна поднялась по скрипучей стремянке к антресолям, где пыль танцевала в луче августовского солнца, как золотистый снег наоборот — падающий вверх, к потолку...
Автор житейских историй
Марта Ивановна поднялась по скрипучей стремянке к антресолям, где пыль танцевала в луче августовского солнца, как золотистый снег наоборот — падающий вверх, к потолку...
Семён Исидорович протёр круглые очки замшевой тряпочкой и водрузил их обратно на переносицу. Утренний свет, процеженный через пыльные витрины, падал косыми полосами на корешки книг, превращая магазин "Бумажный кораблик" в подобие старинного собора...
Ночь опускалась на город, как старое бархатное покрывало, истёртое временем, но всё ещё хранящее тепло. Михаил Петрович проверил часы на приборной панели — 22:47...
Семён Маркович Гольдштейн проснулся, как всегда, без будильника, ровно в шесть утра. Так было уже сорок лет — с тех пор, как он открыл свою часовую мастерскую на улице Ленина, в доме номер семнадцать...
Сентябрьский дождь барабанил по жестяной крыше старой школы номер семь, что стояла на окраине Зареченска — городка, где даже воробьи, казалось, чирикали вполголоса, боясь нарушить вековую тишину...
Снег падал на Красноярск третий день подряд, укутывая город в белое молчание. Валентина Сергеевна Крылова стояла у окна библиотеки имени Горького и смотрела, как редкие прохожие, согнувшись против ветра, спешили по улице Ленина...
Снег падал на переулок Тишины уже третий день подряд, и Семён Маркович Гольдштейн, склонившись над верстаком в своей мастерской, слушал, как снежинки шепчутся с оконным стеклом...
Сентябрьский дождь барабанил по жестяной крыше школы номер семь, и Елена Михайловна Воронцова, стоя у окна в пустом музыкальном классе, вслушивалась в эту монотонную дробь...
Август пришёл в город незаметно, как приходит старость — сначала лёгкой желтизной на листьях лип во дворе, потом прохладой по утрам, а затем и запахом яблок из соседских садов...
Семён Аркадьевич проверил часы на приборной панели — половина второго ночи. Самое тихое время в Петербурге, когда даже белые ночи кажутся сонными, а город превращается в декорацию к несыгранной пьесе...
Семён Аркадьевич Голубев проснулся в четыре утра, как всегда. Старый кот Архимед потянулся на своей подушке у печки и недовольно мяукнул — хозяин нарушил его сон своим скрипучим вставанием с кровати...
Квартира пахла яблочным вареньем и старыми книгами. Тимур осторожно распаковывал коробки с оборудованием, стараясь не шуметь, хотя бабушка Зульфия и так слышала каждый его шаг — за десять лет слепоты её слух обострился до невероятного...
Московский февраль струился за окном серебряными нитями снега, и Арджун Кумар в который раз подумал, что никогда не привыкнет к этому холоду. В Бангалоре сейчас плюс двадцать восемь, мама наверняка поливает жасмин на балконе...
Семён Григорьевич вёл свою маршрутку номер семь уже двадцать три года. Каждое утро, ровно в шесть тридцать, он выезжал из депо, делал первый круг по сонному городу, подбирал редких ранних пассажиров...
Марта Львовна Березина проснулась в четыре утра от того, что кошка Муська настойчиво топталась по её груди. За окном октябрьский Переславль ещё спал, укутанный в предрассветный туман, поднимающийся от Плещеева озера...
Сентябрьское утро пахло яблоками и меловой пылью. Марина Сергеевна Коваленко стояла у входа в школу номер семь города Звёздного — название такое же выцветшее, как и краска на фасаде трёхэтажного здания...
Мастерская Эмиля Караяна пряталась в подвале старого дома на улице Садовой, там, где трамвайные рельсы делали плавный поворот, визжа металлом о металл...
Снег падал на Томск третий день подряд, укутывая город в белое безмолвие, которое Мария Степановна любила больше всего на свете...
Октябрьский дождь барабанил по окнам старой библиотеки, как пальцы нетерпеливого читателя по столу. Марина Семёновна подняла глаза от картотеки и посмотрела на часы — половина седьмого вечера...
Октябрь пришёл в маленький городок так же тихо, как уходит последний посетитель из часовой мастерской Семёна Павловича. Жёлтые листья клёнов падали на мокрый асфальт с тем же размеренным ритмом, с каким тикали десятки часов на полках старой мастерской...
Семён Петрович открыл дверь мастерской в семь утра, как делал это последние пятьдесят лет. Ключ повернулся в замке с тем же скрипом, что и вчера, и позавчера, и тысячу дней назад...
Вагон качнулся, словно большая колыбель, подвешенная в темноте туннеля, и Анна Семёновна крепче ухватилась за поручень...
Воскресное утро пахло влажными листьями и кофе из придорожных киосков. Марина шла между рядами блошиного рынка, где время, казалось, остановилось и закрутилось в странную спираль...
Каждое утро в шесть часов тридцать минут Вера Павловна просыпалась не от будильника — будильники она разлюбила с тех пор, как некому стало вставать на работу, — а от воркования голубей...
Август дышал пылью и расплавленным асфальтом. В комнате Миши воздух застыл, как желе, и даже старенький вентилятор на подоконнике только гонял горячие волны по кругу, словно помешивая невидимый суп...