Антон Громов

Автор житейских историй

Антон Сергеевич Громов — писатель, чьи произведения наполнены романтической тоской, поиском смысла и светлыми трагедиями. Его герои ищут любовь и опору в мире, полном утрат и перемен. Громов умеет показать хрупкость человеческих чувств и в то же время придать им вечную значимость.

Рассказы автора (15)

Ночная смена

Дождь барабанил по крыше такси, как когда-то капала вода в карцере — методично, безжалостно, отсчитывая секунды, которые складывались в минуты, часы, годы...

Ночные стражи

Дождь барабанил по козырьку служебного входа, когда Михаил Петрович в первый раз увидел его. Старик сидел на корточках у стены, прикрывая спичку ладонями от ветра...

Чужие берега

Берлин встречал меня каждую ночь одинаково — мокрым асфальтом под фонарями и запахом дождя, смешанным с дизельными парами последних автобусов. Пять лет я иду по этой улице к ночной смене, и каждый раз мне кажется, что это первый раз...

Пепел и страницы

Дождь барабанил по разбитой витрине, заклеенной картоном и старыми газетами. Франц Келлер сидел за конторкой в глубине магазина, обернувшись в потрёпанное пальто, и грел руки о чашку с эрзац-кофе...

Чужие берега

Владивостокская больница номер семь пахла хлоркой и безнадёжностью. Лин знала этот запах наизусть — три года в России научили её различать оттенки больничной тоски...

Письмо из Вены

Дождь барабанил по окнам читального зала с утра. Марина Николаевна механически протирала очки и расставляла вернувшиеся книги по полкам. Тридцать четыре года в этой библиотеке...

Кафе на углу

Дождь барабанил по стеклу витрины, размывая огни вечернего города в акварельные пятна. Павел сидел за столиком у окна и машинально поглядывал на часы. Rolex на его запястье показывал половину восьмого...

Туман над Владивостоком

Телефон зазвонил в тот момент, когда я докуривал третью за вечер сигарету. Туман с моря полз по улицам Владивостока, как молоко, пролитое великаном, и в этой белой мгле тонули огни портовых кранов...

Вечер на набережной

Дождь стучал по стеклу витрины, как будто кто-то бросал мелкие камешки. Павел сидел в углу кафе, которое двадцать лет назад называлось "Голубая чашка", а теперь носило претенциозное имя "Кофе и Джаз"...

Палата номер семь

Больничная палата пахла хлоркой и чем-то неуловимо медицинским — запахом, который невозможно описать, но который узнаешь из тысячи. Виктор Павлович лежал на своей койке у окна и смотрел на серое октябрьское небо. Завтра операция. Завтра решится всё...