Клавдия Петровна стояла у плиты и помешивала борщ. Помешивала медленно, по часовой стрелке, как учила её мать. Против часовой — это уже не борщ, а так, баланда какая-то. В кастрюле булькало счастье. Или несчастье. Смотря кто придёт на ужин.
— Мам, ну что ты опять! — Марина ворвалась в кухню, как всегда, с порога начиная критиковать. — Сколько раз говорила: свёклу надо отдельно тушить, а потом добавлять! А ты всё по-своему!
— По-своему, — кивнула Клавдия Петровна. — Семьдесят восемь лет по-своему. И что? Кто-то умер от моего борща? Твой отец, царство ему небесное, сорок лет ел и нахваливал.
— Папа тебя любил, вот и хвалил.
— А ты не любишь?
Марина вздохнула. Этот вздох стоил диссертации по психологии. В нём было всё: и любовь, и раздражение, и усталость, и чувство вины за то, что раздражаешься на старую мать, и раздражение от чувства вины.
— Люблю, мам. Просто есть же современные рецепты...
— Современные! — Клавдия Петровна произнесла это слово так, будто выплюнула кислую вишню. — Современный борщ — это как современная любовь. Вроде есть, а вроде и нет. Фастфуд какой-то получается. Быстро сварил, быстро съел, быстро забыл.
Звонок в дверь прервал философский спор о природе борща. Пришла Лиза — двадцать три года, пирсинг в носу, причёска как у ощипанного воробья, покрашенного в фиолетовый цвет.
— Бабуль! — она обняла Клавдию Петровну с такой силой, что та охнула. — Как пахнет! Борщ?
— Борщ, детка, борщ. Садись, сейчас накрою.
— Бабушка... — Лиза замялась. — Я тут... В общем, я теперь веган.
Тишина. Такая тишина бывает перед землетрясением. Или перед тем, как Клавдия Петровна начнёт говорить.
— Веган, — повторила она, пробуя слово на вкус. — Это что, секта такая?
— Мам! — вмешалась Марина. — Это когда не едят продукты животного происхождения. Лиза, ты с ума сошла? Бабушка специально для тебя готовила!
— Я могу просто бульон... без мяса...
— Бульон без мяса! — Клавдия Петровна всплеснула руками. — Это как? Это как жить без дыхания! Как любить без сердца! Бульон — он на косточке варится, на мозговой косточке! Три часа минимум! А ты — без мяса!
— Бабуль, ну пойми, это неэтично — убивать животных ради еды.
— Неэтично, — Клавдия Петровна села на табуретку. — А этично заставлять бабушку в семьдесят восемь лет изучать новую философию? Я всю жизнь прожила, думая, что кормить семью — это святое. А теперь выясняется, что это неэтично.
— Не так я хотела сказать...
— Знаешь, что неэтично? — Клавдия Петровна набирала обороты. — Неэтично — это когда в блокаду люди обои со стен отдирали и варили, чтобы выжить. Когда крапиву ели и лебеду. А теперь от мяса отказываются! Да мы о мясе мечтали! Кусочек сала — это был праздник!
— Бабушка, время другое...
— Время! Время всегда одинаковое — идёт себе и идёт. Это люди разные. Раньше боролись за то, чтобы поесть, теперь борются за то, чтобы не есть. Прогресс!
Марина пыталась примирить стороны:
— Мам, ну хочет ребёнок овощи есть — пусть ест. Лиза, бабушка старалась, хотя бы попробуй.
— Я не ребёнок! Мне двадцать три!
— Для меня ты всегда будешь ребёнком, — вздохнула Клавдия Петровна. — Помню, как ты в пять лет за обе щеки уплетала котлеты. "Бабушка, — говорила, — когда вырасту, буду есть только котлеты!"
— Люди меняются, бабуль.
— Меняются, — согласилась старушка. — Только борщ не меняется. Вот смотри — картошка, свёкла, капуста, морковь, лук. Всё как при царе Горохе. И знаешь почему? Потому что это — основа. Фундамент. На этом стоит мир.
— Бабушка, мир стоит на социальных связях, экономике, культуре...
— На борще! — отрезала Клавдия Петровна. — На борще и на любви. Когда человек голодный, ему не до социальных связей. А когда сытый — может и пофилософствовать. Вот ты сейчас философствуешь, потому что знаешь — есть борщ. Можешь не есть, но он есть!
Лиза рассмеялась:
— Бабуль, ты прямо Сократ!
— Кто?
— Философ древнегреческий.
— А, грек. Греки умные были. Но борща не знали. Потому и вымерли.
— Они не вымерли, бабушка, греки и сейчас есть.
— Это другие греки. Не те. Те, древние, борща не ели и вымерли. Логика!
Марина разливала борщ по тарелкам. Густой, красный, с островками сметаны — как озёра на карте неизвестной страны.
— Давайте просто поедим, а? Без философии.
— Без философии — это без разговора, — заметила Клавдия Петровна. — А без разговора — это не семейный ужин, а столовая какая-то.
Лиза смотрела на свою тарелку, как полководец на карту военных действий.
— Ладно, попробую. Только бульон. И овощи.
— Вот! — обрадовалась бабушка. — Овощи — это уже полдела. А мясо... мясо можешь мне отдать. Я старая, мне белок нужен.
— Бабуль, тебе семьдесят восемь, какой белок?
— А что, в семьдесят восемь уже и белка нельзя? Дискриминация по возрасту! Эйджизм! Вот ты учишь меня новым словам, я запоминаю. Эйджизм!
Марина фыркнула в тарелку:
— Мам, где ты таких слов нахваталась?
— Телевизор смотрю. Там теперь такое показывают! Вчера передача была — "Веганы против мясоедов". Дрались прямо в студии! Сосисками кидались!
— Не может быть!
— Вот те крест! Одни кричат: "Убийцы!", другие: "Травоядные!" Ведущий еле растащил. А я смотрю и думаю: Господи, дожили. Из-за еды дерутся. Раньше дрались, чтобы еду добыть, теперь — чтобы доказать, какая еда правильная.
— Это вопрос этики, бабушка.
— Этика, — Клавдия Петровна задумалась. — Знаешь, что такое этика? Это когда последний кусок хлеба отдаёшь ребёнку. Когда соседке, у которой муж погиб, кастрюлю супа относишь. Когда... когда борщ варишь для семьи, хотя у самой ноги болят и давление скачет. Вот это этика. А не есть мясо — это не этика, это диета.
— Бабуль, ты упрощаешь.
— А ты усложняешь! Вся жизнь — это просто. Родился, поел, поспал, полюбил, поработал, детей родил, состарился, умер. Всё! А вы придумываете: веганство, феминизм, консьюмеризм... Слова такие, что язык сломаешь!
— Это развитие общества, бабушка.
— Развитие! Моя бабушка в девятнадцатом веке родилась. Неграмотная была, расписаться не умела. Но борщ варила — пальчики оближешь! И одиннадцать детей вырастила. А теперь — развитое общество — один ребёнок, и тот борща не ест!
Марина устало потёрла виски:
— Мам, ну что ты сравниваешь? Время другое, возможности другие...
— Возможности! — Клавдия Петровна воодушевилась. — Вот именно! Раньше не было возможности не есть мясо. Ели что дают и радовались. А теперь — пожалуйста, выбирай! Хочешь — ешь, хочешь — не ешь. Хочешь — будь веганом, хочешь — будь... как его... флекситарианцем!
— Откуда ты это знаешь? — изумилась Лиза.
— Гугл! Я тоже современная! Вчера искала, что такое веган. Три часа читала. Голова разболелась. Столько видов! Веганы, вегетарианцы, лактовегетарианцы, песковегетарианцы...
— Пескетарианцы, бабуль.
— Во-во! Слово-то какое! Как болезнь звучит. "У вас пескетарианизм, милочка. Срочно мяса поешьте!"
Несмотря на идеологические разногласия, борщ исчезал из тарелок. Даже Лиза, выловив овощи, с аппетитом их уплетала.
— Вкусно? — с надеждой спросила Клавдия Петровна.
— Очень, бабуль. Овощи прямо...
— Пропитались мясным духом! — закончила за неё бабушка. — Вот в этом весь секрет! Овощи без мяса — это просто овощи. А овощи, которые варились с мясом — это уже философия!
— Опять философия, — вздохнула Марина.
— А куда от неё денешься? Вот сидим мы тут, три поколения. Я — военное и послевоенное. Дефицит, очереди, талоны. Ты — перестройка и девяностые. Когда всё рухнуло и заново строилось. А Лиза — новое время. Интернет, свобода, возможности. И каждая считает, что её правда — самая правильная.
— Ну и кто прав? — спросила Лиза.
— Все правы! И никто не прав. Знаешь, почему борщ такой вкусный? Потому что в нём всё намешано. Сладкая свёкла, кислая капуста, пресная картошка, острый лук. По отдельности — ничего особенного. А вместе — симфония!
— Бабушка-философ, — улыбнулась Лиза.
— Да какой философ? Просто старая женщина, которая борщ варит. Но знаешь что? Когда варишь борщ семьдесят лет, поневоле философом станешь. Смотришь в кастрюлю и думаешь: вот она, жизнь. Всё кипит, бурлит, меняется. А в итоге — просто борщ.
— Мам, ты прямо Толстой, — заметила Марина.
— Толстой тоже борщ любил! Правда, он потом вегетарианцем стал. Но это уже под старость, когда зубов не осталось.
— Бабуль! Он по идейным соображениям!
— По идейным! У него были идеи, а у его жены Софьи Андреевны — тринадцать детей! Попробуй их накорми идеями!
Они сидели втроём за круглым столом, накрытым клеёнкой с розочками — той самой, которую Клавдия Петровна купила в восемьдесят пятом году и которая пережила три ремонта, два переезда и одну революцию.
— Знаете, — вдруг сказала Лиза, — а ведь классно у нас. Сидим, спорим, борщ едим...
— Ты же не ешь, ты выковыриваешь, — заметила бабушка.
— Выковыриваю с любовью!
— С любовью! Вот это правильно! С любовью можно всё! Даже не есть борщ. Главное — вместе за столом.
Марина посмотрела на часы:
— Ой, мне пора. Завтра рано на работу.
— Опять бежишь, — вздохнула Клавдия Петровна. — Вся жизнь в беге. Некогда остановиться, оглянуться. А потом — раз! — и семьдесят восемь. И думаешь: куда бежала-то?
— Мам, ну не начинай.
— Да я что? Я ничего. Просто... Знаешь, когда я была молодая, думала: вот выйду замуж, рожу детей, потом внуки пойдут, а там и правнуки... Большая семья, все за столом, борщ на всех...
— У тебя есть внучка. Замечательная внучка.
— Веган! — всплеснула руками Клавдия Петровна, но тут же улыбнулась. — Но замечательная, да. Даже если борщ не ест.
— Бабуль, я тебя обожаю! — Лиза обняла её. — Ты у нас самая мудрая!
— Мудрая! Если бы я была мудрая, научилась бы веганский борщ варить!
— Не надо! — хором воскликнули мать и дочь.
— Почему?
— Потому что твой борщ — это... это...
— Это память, — подсказала Марина. — Вкус детства. Нельзя его менять.
— Вот! — обрадовалась Клавдия Петровна. — А говоришь — современные рецепты! Сама же понимаешь!
Они засмеялись. Смех был разный — старческий, дребезжащий у Клавдии Петровны, усталый у Марины, звонкий у Лизы. Но вместе эти три смеха создавали мелодию. Семейную мелодию.
— Ладно, — Клавдия Петровна встала, опираясь на стол. — Давайте убирать. Лиза, неси тарелки. Марина, ты вытирай. А я... я пойду прилягу. Что-то устала.
— Мам, ты в порядке?
— В полном! Просто семьдесят восемь лет — это не двадцать три. И даже не пятьдесят два.
Она пошла в комнату, мелко шаркая тапочками. У двери обернулась:
— Лиза!
— Что, бабуль?
— В холодильнике, на второй полке, в синей кастрюльке...
— Что там?
— Овощное рагу. Без мяса. Специально для тебя сделала. Вчера, когда про веганов по телевизору смотрела.
Лиза замерла с тарелками в руках:
— Бабушка... ты же говорила...
— Мало ли что я говорила! Старая, языком треплю. А внучка голодная не должна быть. Даже если веган. Особенно если веган — им же белок нужен! Там фасоль, чечевица... В интернете рецепт нашла. "Белковая бомба для веганов" называется.
— Бабуль, ты... ты лучшая!
— Знаю! — Клавдия Петровна махнула рукой и скрылась за дверью.
Марина и Лиза остались на кухне. Молча мыли посуду — дочь мыла, внучка вытирала. Через окно било заходящее солнце, превращая кухню в оранжевый аквариум.
— Мам, — вдруг сказала Лиза.
— Что?
— Она ведь специально?
— Что специально?
— Ну, весь этот спектакль. Про веганов, про этику... Она же всё понимает.
Марина улыбнулась:
— Бабушка твоя — хитрая лиса. Семьдесят восемь лет жизни — это тебе не шутки. Она людей насквозь видит.
— И зачем тогда?
— А затем, что скучно ей. Мы прибегаем раз в неделю на два часа. Поели — и убежали. А так хоть поспорили, пообщались. Жизнь почувствовалась.
— Грустно это.
— Что грустно?
— Старость.
— Старость не грустная. Грустно, когда некому борщ варить.
Из комнаты донёсся голос Клавдии Петровны:
— Я всё слышу! У меня уши как локаторы! И борщ я буду варить, пока руки держат! А вы будете есть! Даже ты, Лиза! Хотя бы бульон!
— Бабуль, иди спать!
— Сплю! И во сне борщ вижу! Большую кастрюлю! На всю семью! И все едят! И веганы, и мясоеды, и... как их... флекситарианцы!
Марина и Лиза переглянулись и рассмеялись.
— Пойдём, — сказала Марина. — Посидим с ней немного.
Они вошли в комнату. Клавдия Петровна лежала на диване, укрытая пледом. На стене — фотографии. Чёрно-белые, цветные, выцветшие. Вся жизнь в лицах.
— Вот, — показала она на одну. — Это я в сорок третьем. Шестнадцать лет. После бомбёжки. Видите — дом сзади без крыши. А я улыбаюсь. Знаете почему?
— Почему? — спросила Лиза.
— Мама борщ сварила. Из крапивы и лебеды, но с косточкой. Настоящей мясной косточкой! Откуда взяла — не говорила. Может, последнее променяла. А мы ели и плакали от счастья.
— Бабуль...
— Вот поэтому я и говорю — борщ это не просто еда. Это... это... как бы объяснить?
— Это любовь, — сказала Марина.
— Точно! Любовь! Когда любишь — варишь борщ. Когда варишь борщ — любишь. Всё просто.
— А веганский борщ? — улыбнулась Лиза.
— А веганский — это любовь с оговорками! Но тоже любовь!
Они сидели втроём в комнате, где время остановилось где-то между прошлым и будущим. За окном темнело. Город зажигал огни. Где-то спешили люди, неслись машины, кипела жизнь. А здесь, в маленькой квартире на пятом этаже хрущёвки, три женщины — три эпохи — сидели рядом и молчали. И в этом молчании было больше слов, чем во всех философских трактатах мира.
— Знаете что? — вдруг сказала Клавдия Петровна.
— Что?
— Давайте договоримся. Я буду варить борщ — обычный, с мясом. Но рядом буду ставить кастрюльку с овощным. Для Лизы. И будем есть вместе. Каждый своё, но вместе. Идёт?
— Идёт, бабуль.
— Вот и славно. А теперь — чаю? У меня варенье есть. Вишнёвое. Сама варила.
— Бабушка, в варенье же сахар. Это вредно.
— Лиза! — Клавдия Петровна грозно посмотрела на внучку. — Если ты сейчас скажешь, что ты ещё и сахар не ешь, я... я...
— Шучу, бабуль! Конечно, чаю! С вареньем!
— То-то же! А то придумали — сахар вредный! Да мы в войну за кусочек сахара... Ладно, не буду. Хватит на сегодня воспоминаний.
Марина пошла ставить чайник. Лиза достала варенье. Клавдия Петровна смотрела на них и улыбалась. Жизнь продолжалась. Пусть с веганами, пескетарианцами и прочими -анцами. Но продолжалась. И борщ будет. Обязательно будет. Потому что борщ — это не просто еда. Это то, что держит мир. По крайней мере, её маленький мир.
— Бабуль, — спросила Лиза, — а ты правда в интернете рецепт искала?
— А то! Три часа сидела! Глаза теперь болят. Но нашла! Даже распечатала. Вон, на холодильнике висит.
Лиза подошла к холодильнику. Среди магнитиков и старых фотографий висел листок, распечатанный на принтере. "Сытное овощное рагу для любимой внучки" — было написано сверху бабушкиной рукой.
— Ты название изменила?
— Ну не писать же "Белковая бомба"! Это несерьёзно. Еда должна называться по-человечески.
— Бабуль, я тебя обожаю!
— И я тебя. Даже веганку. Хотя это, конечно, испытание. Но что не сделаешь для внучки? Даже в интернет полезешь в семьдесят восемь лет!
Чайник засвистел. Марина разливала чай. Обычный чёрный чай с обычным вишнёвым вареньем. Но в этот момент, в этой кухне, с этими людьми — это был не просто чай. Это был ритуал. Священный ритуал семьи.
— За что выпьем? — спросила Клавдия Петровна, поднимая чашку.
— За борщ! — предложила Лиза.
— За семью! — сказала Марина.
— За то, чтобы всегда было, кому варить и для кого варить! — подытожила Клавдия Петровна.
Они чокнулись чашками. Звон получился негромкий, но чистый. Как звон колокольчика, возвещающий, что всё хорошо. Что мир стоит на своём месте. Что борщ будет вариться. Что семья останется семьёй, даже если кто-то станет веганом, кто-то марсианином, а кто-то вообще решит питаться солнечным светом.
— А знаете что? — вдруг сказала Клавдия Петровна.
— Что, мам?
— А может, это и правильно, что молодые ищут что-то новое? Может, в этом и смысл? Мы храним традиции, они создают новые. И так мир движется?
— Бабушка-философ вернулась, — улыбнулась Лиза.
— Да какой философ! Просто старая женщина, которая думает. А что ещё делать в семьдесят восемь? Телевизор смотреть? Так там одна реклама. Сериалы? Так там все друг друга убивают или изменяют. Лучше уж думать. О борще. О внучке-веганке. О том, что дочка всё бегает и бегает...
— Мам, ну не начинай.
— Всё, молчу. Пью чай и молчу. Как веган на мясокомбинате.
Они засмеялись. И снова их смех слился в одну мелодию. Мелодию семьи. Не идеальной, не образцовой, но настоящей. Где бабушка варит борщ с мясом, внучка ест овощи без мяса, а мать мечется между ними, пытаясь всех примирить. Где спорят о рецептах и философии, о традициях и современности. Где любят друг друга не вопреки различиям, а вместе с ними.
За окном совсем стемнело. Город жил своей жизнью. А в маленькой кухне хрущёвки продолжался вечер. Обычный семейный вечер. С чаем, вареньем и разговорами ни о чём и обо всём одновременно. С воспоминаниями о прошлом и планами на будущее. С борщом, который объединяет даже тех, кто его не ест.
— Слушайте, — сказала Марина, — а давайте в следующее воскресенье снова соберёмся? Я пораньше приеду, помогу готовить.
— И я! — подхватила Лиза. — Я салат сделаю. Веганский. Но вкусный! Честное слово!
— Веганский салат! — Клавдия Петровна покачала головой. — Дожила. Ну давайте. Будет у нас веганско-традиционный ужин. Интернациональная кухня!
— Межпоколенческая, — поправила Лиза.
— Во! Умное слово! Запишу, чтобы не забыть. Меж-по-ко-лен-чес-кая. Соседке Зинаиде скажу — она обалдеет! У неё внук программист, так она думает, это предел. А у меня внучка — веган! И мы межпоколенческую кухню практикуем!
И снова смех. И снова чай. И варенье, которое одинаково сладкое для всех — и для старых, и для молодых, и для веганов, и для мясоедов. Потому что варенье — оно вне идеологий. Как и любовь.
Часы пробили десять. Пора было расходиться. Но никто не двигался. Сидели, грелись друг о друга. Три женщины, три судьбы, три взгляда на мир. И один борщ на всех. Пусть и по-разному съеденный.
— Всё-таки хорошо, что мы есть друг у друга, — сказала Клавдия Петровна.
— Хорошо, — согласилась Марина.
— Очень хорошо, — подтвердила Лиза.
И это была правда. Простая, как борщ. И сложная, как жизнь. Но правда.