Виктор Палыч поднимался на четвёртый этаж, громыхая ящиком с инструментами. Подъезд пах кошками и щами — запах, который он знал наизусть, как собственное имя. Двадцать лет по квартирам, двадцать лет одни и те же трубы, краны, унитазы. Железо не врёт, железо честное. Повернул ключ — потекло. Закрутил гайку — перестало. Простая механика бытия.
Дверь открыла старуха в цветастом халате. Антонина Сергеевна, квартира сорок два. Виктор помнил её ещё с прошлого вызова, года три назад. Тогда засор был в ванной.
— Проходите, проходите, Виктор Павлович.
— Палыч, — поправил он машинально. — Где течёт?
— На кухне. Вот уже третий день капает, всю ночь музыку эту слушаю — кап, кап, кап. Как китайская пытка.
Виктор прошёл за ней по коридору, уставленному антресолями и старыми чемоданами. На стенах — фотографии в рамках, пожелтевшие, как осенние листья. Кухня оказалась маленькой, метров шесть, забитой посудой и какими-то баночками. Под раковиной действительно капало.
— Прокладка полетела, — констатировал Виктор, опускаясь на колени. — Минут пятнадцать работы.
Антонина Сергеевна села за стол, где стоял старый радиоприёмник "Океан". Массивный, с зелёным глазом-индикатором, он выглядел как пришелец из другой эпохи. Что, впрочем, было чистой правдой.
— Чай будете? — спросила она.
— Не надо.
Виктор открыл ящик, достал разводной ключ. Работа привычная, можно делать с закрытыми глазами. Откручиваешь гайку, меняешь прокладку, закручиваешь обратно. Человеческая жизнь сложнее — там прокладку не поменяешь.
— А я вот жду, — вдруг сказала Антонина Сергеевна. — Каждый день в три часа жду.
Виктор промолчал. Знал он этих старух — начнёшь разговаривать, потом час не выберешься. А у него ещё два вызова.
— Муж мой, Николай Иванович, обещал связаться. Вот уже полгода как связывается.
— Угу, — буркнул Виктор, орудуя ключом.
— Вы не верите, я знаю. Никто не верит. Дочка приезжала из Москвы, говорит — мама, тебе к врачу надо. А какой врач? Я не больная. Я просто жду.
Прокладка оказалась совсем дохлой, резина крошилась в руках как печенье. Виктор достал новую, примерил.
— Через радио он выходит на связь. Всегда в три часа. Иногда помехи сильные, иногда чисто говорит. Вчера вот рассказывал, как там у них устроено.
— И как же там устроено? — не удержался Виктор.
— По-разному. Там время не так идёт. И пространство другое. Он говорит, это как... как вода, только не вода. Как воздух, только плотнее. Трудно объяснить земными словами.
Виктор хмыкнул. Старуха явно того. Но безобидная вроде. Пусть себе фантазирует, кому какое дело.
— Вот, сейчас как раз три часа скоро, — Антонина Сергеевна посмотрела на ходики. — Пятнадцать минут осталось.
Она включила приёмник. Зашипело, затрещало. Старуха начала крутить ручку настройки, ловя какую-то волну. Виктор закончил с прокладкой, открыл воду. Не капает. Порядок.
— Сто пятьдесят рублей, — сказал он, вытирая руки.
— Сейчас, сейчас, только дождитесь. Он же сейчас выйдет на связь.
— Мне некогда ждать, бабуля. У меня ещё вызовы.
— Пять минут! Всего пять минут подождите!
В её голосе была такая мольба, что Виктор вздохнул и сел на табуретку. Ладно, пять минут. Пусть старуха покажет своё представление.
Радиоприёмник трещал и шипел. Антонина Сергеевна водила пальцем по шкале, что-то шептала. Потом вдруг треск стих, и из динамика донёсся голос:
— ...тонечка... слышишь... меня?
Виктор вздрогнул. Голос был странный — далёкий, но отчётливый, словно доносился из глубокого колодца.
— Слышу, Коленька, слышу! — старуха припала к приёмнику. — Как ты там?
— Нормально... привыкаю... здесь время... другое... вчера был твой день рождения... или будет... трудно сказать...
— Коленька, тут мастер пришёл, кран чинил. Виктор Палыч его зовут.
— Виктор... Палыч... знаю... видел его... он ещё придёт... через год... труба лопнет... в ванной...
Виктор почувствовал, как по спине побежали мурашки. Что за чертовщина?
— Это какая-то радиопостановка, — сказал он неуверенно.
— Нет... Виктор Палыч... это я... Николай Иванович... умер в марте... инфаркт... теперь здесь... место странное... но не плохое... просто другое...
— Откуда вы моё имя знаете? — Виктор встал. — Это что, розыгрыш?
— Розыгрыш... нет... ты не веришь... нормально... я бы тоже не поверил... когда живой был... Тонечка... расскажи ему... про аквариум...
— Коленька говорит, у вас дома был аквариум, — сказала Антонина Сергеевна. — С золотыми рыбками. Дочка ваша любила их кормить.
Виктор застыл. Откуда она может это знать? Аквариум действительно был, лет пятнадцать назад, когда Машка маленькая была. Потом рыбки передохли, аквариум выбросили.
— ...время кончается... связь слабеет... Тонечка... я люблю... жди меня... не долго осталось...
Треск усилился, голос пропал. Антонина Сергеевна покрутила ручку, но поймать волну больше не удалось. Она выключила приёмник и устало откинулась на спинку стула.
— Вот так каждый день, — сказала она. — Иногда дольше говорим, иногда меньше. От погоды зависит, наверное. Или от чего-то ещё.
Виктор стоял посреди кухни, не зная, что сказать. Рациональная часть его сознания кричала, что это какой-то фокус, совпадение, подстава. Но другая часть, тёмная, древняя, шептала: а что если?
— Деньги, — наконец выдавил он.
Антонина Сергеевна достала из кармана халата смятую купюру, протянула ему. Виктор взял деньги, сунул в карман, не глядя.
— Подождите, — окликнула его старуха, когда он уже выходил. — Возьмите.
Она протянула ему маленькую иконку, завёрнутую в целлофан.
— Я не верующий, — буркнул Виктор.
— Всё равно возьмите. На всякий случай. Николай Иванович говорит, вам пригодится.
Виктор взял иконку, чтобы не обижать старуху, сунул в карман. Вышел из квартиры, спустился по лестнице. На улице светило осеннее солнце, жёлтое, как яичный желток. Нормальный мир, нормальные люди. Но почему-то нормальность эта казалась теперь зыбкой, ненадёжной, как тонкий лёд на реке.
Следующий вызов был в соседнем доме. Засор в унитазе, дело привычное. Хозяйка, полная тётка лет сорока, причитала, что дети игрушки бросают. Виктор молча работал тросом, пробивая засор. Мысли возвращались к старухе и её радиоприёмнику.
Вечером, дома, он достал из кармана иконку. Николай Чудотворец смотрел с маленькой картинки строго, но не сурово. Виктор поставил иконку на полку, рядом с фотографией дочери. Машка улыбалась с фотографии — пятнадцать лет, вся жизнь впереди. Сейчас ей уже двадцать восемь, замужем, живёт в другом городе. Звонит редко.
Виктор открыл банку пива, сел перед телевизором. По первому каналу показывали новости — кризис, санкции, доллар растёт. По второму — сериал про ментов. Всё как обычно. Только вот внутри поселилось странное чувство, будто мир дал трещину, и через эту трещину просачивается что-то иное.
Ночью ему снился радиоприёмник. Огромный, размером с дом, с горящим зелёным глазом. Из динамика доносились голоса — тысячи голосов, миллионы. Все мёртвые говорили одновременно, рассказывая живым о том, что там, за гранью. Но слов было не разобрать, только шум, похожий на шум моря.
Проснулся Виктор в холодном поту. Три часа ночи. За окном темно, только фонарь светит оранжевым светом. Он встал, попил воды из-под крана. Вода была холодная, с привкусом железа. Нормальная вода, настоящая.
Утром позвонил диспетчер — новые вызовы. Виктор собрал инструменты, вышел из дома. День обещал быть обычным — трубы, краны, унитазы. Железо не врёт.
Но когда он проходил мимо дома Антонины Сергеевны, невольно посмотрел на окна четвёртого этажа. За занавеской мелькнула тень. Старуха, наверное, готовится к трёхчасовому сеансу связи.
Прошла неделя. Виктор старался не думать о странном происшествии, но мысли сами возвращались к нему. Иногда, работая в чужих квартирах, он прислушивался — не донесётся ли из радио знакомый голос? Но радио молчало или передавало обычные программы.
В пятницу вечером зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Виктор Палыч? — женский голос, взволнованный. — Это Елена, дочь Антонины Сергеевны. Мама дала ваш телефон.
— Что случилось?
— Мама в больнице. Инсульт. Врачи говорят... в общем, плохо всё. Она просила вас приехать. Говорит, важно очень.
Виктор записал адрес больницы. Ехать не хотелось — что он там не видел, больных стариков? Но что-то заставило его собраться и поехать.
Больница встретила запахом хлорки и лекарств. Антонина Сергеевна лежала в палате, бледная, с трубками в носу. Рядом сидела дочь — усталая женщина лет пятидесяти.
— Мама, Виктор Палыч пришёл.
Старуха открыла глаза, попыталась улыбнуться. Губы шевельнулись, но слов не было слышно. Она подняла руку, поманила Виктора ближе.
— Радио... — прошептала она. — Возьмите... радио...
— Мама, не надо, — дочь попыталась её успокоить.
— Нет... важно... Коленька сказал... Виктор Палыч... должен взять...
Виктор переглянулся с дочерью. Та пожала плечами.
— Она всё про это радио говорит. Я уже думала выбросить его, но мама не даёт. Говорит, оно особенное.
— Возьмите... — снова прошептала Антонина Сергеевна. — Пригодится... Коленька знает...
Виктор кивнул, не зная, что сказать. Старуха закрыла глаза, задышала ровнее. Дочь проводила его до коридора.
— Если хотите, заберите этот приёмник. Мне он всё равно не нужен, а маме спокойнее будет.
— Ладно, — согласился Виктор.
На следующий день он пришёл в квартиру Антонины Сергеевны. Дочь дала ему ключи. Квартира была пустой, гулкой. На кухне стоял радиоприёмник, молчаливый, с потухшим зелёным глазом.
Виктор взял его, удивившись тяжести. Дома поставил на полку, включил в розетку. Приёмник ожил, зелёный глаз загорелся. Но из динамика доносился только треск эфира.
Антонина Сергеевна умерла через три дня. Виктор узнал об этом от соседки, когда пришёл чинить ей кран. Пошёл на похороны — народу было мало, в основном старухи из подъезда да дочь с мужем. Гроб опустили в землю, бросили по горсти земли. Обычные похороны, каких тысячи.
Вечером Виктор сидел на кухне, пил чай. Радиоприёмник стоял на столе, молчаливый. Вдруг зелёный глаз моргнул, и из динамика донеслось:
— Виктор Палыч...
Он вздрогнул, пролил чай.
— Виктор Палыч... не бойтесь... это я... Николай Иванович...
— Что за чёрт...
— Тонечка пришла... она теперь со мной... просила передать спасибо...
Виктор схватил приёмник, начал трясти.
— Это какой-то фокус! Записка! Таймер!
— Нет... не фокус... послушайте... важно... ваша дочь... Машенька... позвонит завтра... скажет важное... не упустите момент...
Треск усилился, голос пропал. Виктор крутил ручки, но поймать волну не удалось. Он выключил приёмник, сел на стул. Руки дрожали.
На следующий день, ровно в три часа, зазвонил телефон. Машка.
— Папа? Пап, у меня новости. Я беременна. Будет внук. Или внучка. Ещё не знаем.
Виктор молчал, не в силах произнести ни слова.
— Папа? Ты там? Ты не рад?
— Рад, — выдавил он. — Очень рад, доченька.
— Мы хотим приехать на выходных. Познакомить тебя с Серёжей. Ты же его ещё не видел.
— Приезжайте. Конечно, приезжайте.
После разговора Виктор долго сидел, глядя на радиоприёмник. Совпадение? Или старик действительно знал? И если знал, то откуда?
Вечером он включил приёмник. Покрутил ручку настройки, но поймал только обычные радиостанции. Новости, музыка, реклама. Обычный мир.
Прошёл месяц. Приёмник молчал, если не считать обычных передач. Виктор почти поверил, что всё ему почудилось. Стресс, усталость, возраст. Бывает.
Но однажды ночью его разбудил треск. Приёмник включился сам — зелёный глаз горел в темноте, как кошачий.
— Виктор Палыч...
Теперь голос был другой. Женский. Знакомый.
— Антонина Сергеевна?
— Да... это я... спасибо что пришли... на похороны... хорошие были похороны...
— Это сон. Я сплю.
— Может и сон... здесь трудно отличить... сон от яви... явь от сна... всё перемешано... Коленька передаёт привет... он занят сейчас... учится чему-то новому...
— Чему учится?
— Трудно объяснить... вроде как музыке... но не музыке... вроде как математике... но не математике... здесь всё иначе... но не плохо... даже интересно...
— А что там ещё есть?
— Многое... очень многое... бесконечное многое... но рассказывать нельзя... не положено... каждому своё время... своё открытие... просто знайте... что не конец... продолжение...
Треск усилился, голос начал пропадать.
— Труба... в ванной... весной... будьте готовы...
Приёмник замолчал. Зелёный глаз погас. Виктор включил свет, посмотрел на часы — три часа ночи. Всегда три часа. Почему именно три?
Он больше не мог уснуть. Сделал чай, сел у окна. За окном начинало светать — серое, зимнее утро. Снег падал редкими хлопьями, таял на асфальте.
Жизнь продолжалась. Работа, вызовы, трубы, краны. Дочь приехала с мужем — нормальный парень оказался, работящий. Живот у Машки уже заметно округлился. Внук будет. Или внучка.
Радиоприёмник больше не включался сам. Виктор иногда крутил ручку настройки, но ловил только обычные станции. Может, и правда всё померещилось. Стресс, возраст, одиночество. Мозг играет злые шутки.
Весной, в апреле, лопнула труба в ванной. Старая, чугунная, не выдержала. Виктор стоял по щиколотку в воде, глядя на дыру в трубе, и смеялся. Смеялся так, что соседи прибежали — думали, крышу снесло.
— Ничего, — сказал он, утирая слёзы. — Просто... просто труба лопнула. Как и обещали.
Соседи покрутили пальцем у виска, но помогли воду откачать. Виктор заменил трубу — себе, бесплатно. Железо не врёт. Железо честное.
Вечером он включил радиоприёмник. Тишина, только лёгкий треск эфира. Виктор налил рюмку водки, поднял её:
— За вас, Антонина Сергеевна. За вас, Николай Иванович. Где бы вы ни были.
Выпил, закусил солёным огурцом. И вдруг из приёмника донеслось, тихо, едва слышно:
— Спасибо, Виктор Палыч... спасибо...
Или показалось. Может, просто помеха. Атмосферная аномалия. Солнечная активность. Есть же научное объяснение.
Есть.
Наверное.
Виктор выключил приёмник, лёг спать. Завтра новый день, новые вызовы. Трубы, краны, унитазы. Железо не врёт.
А что касается всего остального... Кто знает? Мир большой и странный. Места в нём хватит всему — и живым, и мёртвым, и тем, кто между.
Радиоприёмник стоял на полке, зелёный глаз погашен. Но Виктор знал — стоит только включить, покрутить ручку, найти нужную волну... И они выйдут на связь. Те, кто ушёл, но не исчез. Те, кто молчит, но слышит. Те, кто знает то, что нам ещё предстоит узнать.
Частота памяти. Она всегда в эфире. Надо только уметь слушать.