Букинистический магазин «Пергамент» располагался в полуподвале старого дома на Васильевском острове, и найти его мог только тот, кто точно знал, куда идёт. Вывеска, некогда гордо красовавшаяся над входом, давно облупилась и покосилась, превратившись в своего рода пароль для посвящённых. Андрей Павлович Мезенцев, владелец этого книжного королевства, считал, что настоящие книголюбы всегда найдут дорогу к хорошим книгам, как пчёлы находят мёд.
В это утро понедельника магазин дремал в своей обычной полутьме. Солнечный свет, пробивавшийся через маленькие окна на уровне тротуара, освещал танцующие в воздухе пылинки, придавая помещению вид подводного царства. Андрей Павлович сидел за конторкой, погружённый в каталогизацию недавно приобретённой коллекции. Перед ним высилась стопка книг девятнадцатого века, каждая из которых требовала внимания и заботы, как капризный ребёнок.
— Андрей Павлович, — раздался голос из глубины магазина, — куда мне поставить этот «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона»? Он же не влезает ни на одну полку!
Это была Вера, новая сотрудница, принятая на работу месяц назад. Аспирантка филологического факультета, она подрабатывала в магазине, чтобы оплачивать съёмную комнату и иметь возможность закончить диссертацию о городском фольклоре Петербурга. Андрей Павлович поначалу сомневался, стоит ли брать на работу столь молодую особу — в его царстве тишины и порядка редко бывали женщины моложе пятидесяти, — но Вера оказалась на редкость толковой и, что важнее, понимающей душу старых книг.
— Поставьте пока в подсобку, на верхнюю полку слева, — откликнулся Андрей Павлович, не поднимая головы от своих записей. — Там есть место рядом с «Историей государства Российского».
Колокольчик над дверью звякнул, впуская в магазин посетителя вместе с порывом холодного октябрьского ветра. Андрей Павлович поднял глаза и увидел знакомую сутулую фигуру в потёртом пальто цвета мокрого асфальта. Семён Маркович Гольдберг, один из самых загадочных постоянных покупателей, медленно прошёл к стеллажам с художественной литературой, постукивая тростью по деревянному полу.
Старик появлялся в магазине с завидной регулярностью — каждый понедельник, ровно в половине двенадцатого. Он покупал одну-две книги, всегда разные, без видимой системы в выборе: то Достоевского, то какой-нибудь забытый детектив тридцатых годов, то сборник стихов неизвестного поэта. Через неделю-другую книги возвращались — Семён Маркович приносил их обратно, объясняя, что прочитал и хотел бы обменять на что-нибудь новое. Андрей Павлович, хоть и не практиковал обычно такие обмены, для старика делал исключение. Что-то в этом человеке вызывало необъяснимую симпатию и даже некоторый трепет.
— Добрый день, Семён Маркович, — приветствовал его Андрей Павлович. — Как поживаете?
Старик обернулся, и на его морщинистом лице появилась улыбка, похожая на трещину в старой фреске.
— Живу, как книга на полке, Андрей Павлович. Жду своего читателя. А может, читатель ждёт меня — кто разберёт в этой путанице?
Он говорил всегда загадками, этот странный старик. Андрей Павлович привык и не обращал особого внимания на эти философские пассажи. У каждого свои причуды, особенно в таком возрасте.
Семён Маркович долго бродил между стеллажами, время от времени доставая книгу, разглядывая корешок, листая страницы. Его пальцы, узловатые, как корни старого дерева, бережно касались переплётов, словно он читал по ним, как слепой по азбуке Брайля. Наконец, он остановил свой выбор на потрёпанном томике Хармса и подошёл к конторке.
— Вот этого товарища возьму, — сказал он, протягивая книгу. — И верну вам вот эти.
Из своей неизменной клетчатой сумки он достал две книги, купленные на прошлой неделе: «Петербургские повести» Гоголя и какой-то справочник по астрономии.
— Хармс — интересный выбор, — заметил Андрей Павлович, пробивая покупку. — Не каждый его понимает.
— А разве обязательно понимать? — усмехнулся старик. — Иногда достаточно просто чувствовать. Как музыку. Или как дождь.
Он расплатился мятыми купюрами, аккуратно сложил книгу в сумку и направился к выходу. У самой двери обернулся:
— Андрей Павлович, а вы верите в случайности?
— В каком смысле? — удивился тот.
— В том смысле, что всё случайно. Или наоборот — ничего случайного нет. Что скажете?
— Я... не знаю. Наверное, что-то среднее.
— Среднее, — повторил старик задумчиво. — Да, пожалуй, вы правы. Всё в этом мире — среднее. До встречи через неделю.
Колокольчик звякнул, и Семён Маркович исчез в октябрьском тумане. Андрей Павлович покачал головой и вернулся к своему каталогу. Вера вышла из подсобки, отряхивая руки от пыли.
— Странный дедушка, — заметила она. — Я его уже третий раз вижу. Он всегда такой... загадочный?
— Всегда, — кивнул Андрей Павлович. — Но безобидный. Таких много среди старых петербуржцев — живут в своём мире, говорят притчами. Возраст, знаете ли.
День тёк своим чередом. Покупателей было немного — обычное дело для понедельника. Андрей Павлович закончил с каталогом, Вера разбирала новое поступление — коробку с книгами, привезённую с какой-то дачи. Ближе к вечеру, когда за окнами уже сгустились сумерки, Андрей Павлович решил проверить книги, возвращённые Семёном Марковичем.
«Петербургские повести» были в порядке — старик обращался с книгами бережно, это Андрей Павлович отметил с первого дня их знакомства. Но когда он открыл справочник по астрономии, между страницами выпал сложенный листок бумаги. Обычная страница из блокнота, исписанная мелким, но разборчивым почерком.
«Звёзды знают больше, чем говорят. Завтра в три часа дня не выходите на улицу. Дождь будет не простой».
Андрей Павлович перечитал записку дважды. Почерк был незнакомый, чернила синие, обычные. Подпись отсутствовала. Он пожал плечами и сунул листок в карман — мало ли что люди забывают в книгах. Однажды он нашёл между страницами любовное письмо сорокалетней давности, а как-то раз — рецепт маминого пирога с яблоками.
На следующий день, во вторник, Андрей Павлович совершенно забыл о странной записке. Утро выдалось хлопотным — пришёл заказ из Москвы на редкое издание Мандельштама, и нужно было срочно найти книгу в хаосе дальних стеллажей. К трём часам дня он как раз собирался выйти пообедать в кафе за углом, когда Вера напомнила:
— Андрей Павлович, вы же хотели остаться — ждёте курьера с доставкой.
— Какого курьера? — удивился он.
— Ну как же, вы вчера говорили. Из «Озона» должны привезти заказ для того профессора... как его... Мельникова.
Андрей Павлович не помнил ничего подобного, но спорить не стал. Возможно, действительно забыл — в последнее время память иногда подводила. Он остался в магазине, а ровно в три часа за окнами разразился настоящий ливень. Но не обычный осенний дождь, а какая-то тропическая стена воды, смешанная с градом размером с перепелиное яйцо. Прохожие в панике прятались под козырьками подъездов, машины останавливались, не решаясь ехать дальше.
— Ничего себе! — воскликнула Вера, глядя в окно. — Вам повезло, что не вышли. Промокли бы насквозь!
Андрей Павлович стоял у окна, наблюдая за стихией, и в кармане его пиджака жгла странная записка. Совпадение? Конечно, совпадение. Что же ещё? Старик Гольдберг просто забыл в книге какую-то свою памятку, возможно, переписанный прогноз погоды. Хотя... какой прогноз предсказывает время с точностью до часа?
Курьер так и не появился. Видимо, Вера что-то перепутала, или он сам неправильно понял. Вечером, уже дома, в своей холостяцкой квартире на Петроградской стороне, Андрей Павлович снова достал записку. Перечитал. «Звёзды знают больше, чем говорят». Что за чушь? Он полез в интернет, проверил прогноз погоды на вчера — обещали облачность, возможен небольшой дождь. Ни слова о ливне с градом.
Прошла неделя. Понедельник наступил с туманным рассветом и запахом прелых листьев. Андрей Павлович пришёл в магазин раньше обычного, не в силах избавиться от странного волнения. В половине двенадцатого, минута в минуту, звякнул колокольчик, и появился Семён Маркович.
— Здравствуйте, Андрей Павлович. Как прошла неделя? Не промокли во вторник?
Андрей Павлович вздрогнул:
— Откуда вы знаете?
— О чём? — невинно поинтересовался старик.
— О дожде. Во вторник.
— А, дождь был сильный. По телевизору показывали. Даже деревья повалило в Летнем саду.
Логично. Конечно, логично. Андрей Павлович почувствовал себя идиотом. Но всё же решил спросить напрямую:
— Семён Маркович, вы случайно не оставляли записку в той книге по астрономии?
Старик задумался, покачивая головой:
— Записку? Нет, не помню такого. А что там было написано?
— Да так, ерунда какая-то...
Семён Маркович уже брёл к стеллажам, постукивая тростью. На этот раз он выбирал дольше обычного, методично просматривая полку за полкой. Наконец остановился на томике Булгакова — «Белая гвардия» — и ещё взял тонкую книжку стихов Бродского.
— Вот эти возьму, — сказал он, подходя к кассе. — А эти верну.
Из сумки появились Хармс и ещё какой-то сборник рассказов современных авторов. Андрей Павлович машинально проверил возвращаемые книги — никаких записок. Разочарование смешалось с облегчением.
Старик ушёл, а день потёк дальше. Но вечером, когда Андрей Павлович делал обход магазина перед закрытием, он на всякий случай ещё раз пролистал возвращённые книги. И нашёл. В сборнике рассказов, между страницами 78 и 79, лежал сложенный вчетверо листок.
«Время читает нас, как мы читаем книги. В четверг вечером вам позвонят с хорошей новостью. Трубку лучше взять».
Андрей Павлович присел на ближайший стул. Сердце забилось чаще. Это уже не могло быть простым совпадением. Кто-то — скорее всего, сам Семён Маркович — явно играл с ним в какую-то игру. Но зачем? И главное — как старик мог знать о том, что произойдёт в будущем?
— Андрей Павлович, вы в порядке? — Вера стояла рядом, с беспокойством глядя на него. — Вы побледнели.
— Всё хорошо, — он сунул записку в карман. — Просто устал. Идите домой, Вера, я сам закрою.
Оставшись один, Андрей Павлович долго сидел в темнеющем магазине, размышляя. Рациональное объяснение находилось с трудом. Может быть, старик просто сумасшедший, пишет всякую чепуху, а то, что с дождём совпало — чистая случайность? Но почерк... Он достал обе записки, сравнил. Почерк был идентичный, в этом сомнений не было.
В четверг Андрей Павлович весь день нервничал. Вера заметила его состояние и несколько раз спрашивала, не заболел ли он, но он отмахивался. К вечеру напряжение достигло предела. В семь часов он закрыл магазин и поехал домой, стараясь не думать о записке.
Дома он приготовил ужин — яичницу с помидорами, заварил чай. Старался вести себя как обычно, но взгляд то и дело падал на телефон. Половина девятого. Девять. Половина десятого...
Телефон зазвонил в 21:47.
— Андрей? — голос был знакомый, но он не сразу узнал. — Это Михаил, помнишь меня? Михаил Степанов, мы вместе учились в университете.
Михаил! Они не общались лет пятнадцать, после университета пути разошлись.
— Конечно, помню. Здравствуй, Миша.
— Слушай, я знаю, это неожиданно, но у меня к тебе дело. Ты же книжный магазин держишь? «Пергамент» на Васильевском?
— Да, а что?
— Моя тётка умерла на прошлой неделе, царство ей небесное. Оставила огромную библиотеку — она всю жизнь собирала. Там есть настоящие редкости, первые издания Серебряного века, эмигрантская литература. Родственники хотят всё выбросить или сдать в макулатуру, представляешь? Я подумал о тебе. Может, посмотришь? Куплю у них всё оптом и тебе перепродам за полцены. Просто жалко, если пропадёт.
Андрей Павлович сел на стул. Для букиниста это была настоящая удача — найти нетронутую библиотеку с редкими изданиями.
— Конечно, посмотрю. Спасибо, что вспомнил обо мне.
— Отлично! Давай в субботу встретимся, покажу. Адрес тебе сброшу.
После звонка Андрей Павлович долго сидел неподвижно, глядя на погасший экран телефона. Две записки. Два точных предсказания. Это уже не могло быть совпадением.
В пятницу он не выдержал и рассказал всё Вере. Показал записки, объяснил ситуацию. Девушка выслушала внимательно, рассмотрела листки.
— Знаете, Андрей Павлович, — сказала она задумчиво, — я ведь пишу диссертацию о городском фольклоре. И там есть целая глава о петербургских предсказателях и ясновидящих. Это старая традиция нашего города — начиная с времён Петра здесь всегда были люди, которые... как бы это сказать... чувствовали время иначе.
— Вы хотите сказать, что Семён Маркович — ясновидящий?
— Я хочу сказать, что в Петербурге граница между реальным и ирреальным всегда была тонкой. Вспомните Достоевского, Гоголя, Белого. Этот город делает с людьми странные вещи. А может, наоборот — странные люди притягиваются к этому городу.
— Но это же бред! — воскликнул Андрей Павлович. — Предсказания, ясновидение — всё это сказки!
Вера пожала плечами:
— А вы объясните по-другому. Кстати, могу предложить эксперимент. В понедельник, когда он придёт, я попробую с ним поговорить. У меня есть опыт общения с... необычными информантами. Может, что-то выясним.
Выходные тянулись бесконечно. Андрей Павлович съездил посмотреть библиотеку — она оказалась настоящим сокровищем. Но даже радость от удачной сделки не могла отвлечь его от мыслей о загадочном старике и его записках.
В понедельник он пришёл в магазин за час до открытия. Вера уже была там — тоже не спалось.
— Я тут подумала, — сказала она, раскладывая на конторке какие-то бумаги. — Посмотрите, я навела справки. Семён Маркович Гольдберг. В городских архивах есть упоминания о человеке с таким именем. Физик-теоретик, работал в Физтехе в семидесятые-восьмидесятые. Занимался квантовой механикой, теорией вероятностей. Потом след теряется.
— И что это даёт?
— Физик, Андрей Павлович. Человек, который профессионально занимался природой времени и вероятности. Может, он что-то открыл? Что-то понял о природе времени, чего не понимаем мы?
Это звучало как сюжет фантастического романа, но других объяснений не было.
В половине двенадцатого они оба напряжённо смотрели на дверь. Стрелка часов медленно ползла к цифре 6. И ровно в 11:30 звякнул колокольчик.
Семён Маркович выглядел как обычно — то же пальто, та же клетчатая сумка, та же трость. Он кивнул Андрею Павловичу и направился к стеллажам, но Вера преградила ему путь.
— Здравствуйте, Семён Маркович. Меня зовут Вера. Можно с вами поговорить?
Старик остановился, внимательно посмотрел на девушку. В его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес.
— О чём же вы хотите поговорить, милая Вера?
— О времени. И о том, как вы его читаете.
Семён Маркович улыбнулся. На этот раз его улыбка была не похожа на трещину — скорее на рассвет.
— Умная девочка. Хорошо, поговорим. Но не здесь. Андрей Павлович, вы не против, если я украду вашу сотрудницу на полчаса? Обещаю вернуть в целости и сохранности.
Андрей Павлович растерялся:
— Я... Вера, вы уверены?
— Да, — твёрдо сказала она. — Не волнуйтесь, мы просто выпьем кофе в соседнем кафе.
Они ушли, оставив Андрея Павловича в полном недоумении. Прошло не полчаса, а почти час, прежде чем Вера вернулась. Одна. Лицо её было задумчивым и немного бледным.
— Ну? — нетерпеливо спросил Андрей Павлович.
Вера села на стул, некоторое время молчала, собираясь с мыслями.
— Он действительно физик. Был. Занимался квантовой теорией времени. И да, он оставляет эти записки специально. Для вас.
— Но зачем? И как он знает будущее?
— Он сказал... — Вера запнулась. — Он сказал, что не знает будущее. Он видит вероятности. Как облака возможностей. И иногда, очень редко, эти облака сгущаются в почти стопроцентную вероятность. Тогда он может это... считать.
— Это бред какой-то.
— Он сказал ещё... — Вера достала из сумки книгу, протянула Андрею Павловичу. — Он просил передать вам это. И сказал, что больше не придёт. Его время в этом месте закончилось.
Это был старый том Борхеса, «Сад расходящихся тропок». Андрей Павлович открыл книгу. На форзаце мелким почерком было написано:
«Дорогой Андрей Павлович. Время — это сад расходящихся тропок, как писал Борхес. Каждое мгновение мы выбираем одну тропку из тысячи возможных. Я просто научился видеть немного дальше по этим тропкам. Не волшебство — квантовая физика, доведённая до логического конца.
Зачем я оставлял вам записки? Представьте, что вы идёте по лесу и видите, как кто-то сворачивает на тропу, ведущую к обрыву. Разве вы не предупредите? Или наоборот — видите тропу к прекрасному виду, которую человек может пропустить. Разве не подскажете?
Я стар, мне осталось недолго. Но я хотел поделиться этим даром — или проклятием, как посмотреть. Вы хороший человек, Андрей Павлович. Вы заслуживаете хороших тропок.
В этой книге вы найдёте ещё несколько записок. Не все сбудутся — вероятность редко бывает абсолютной. Но те, что сбудутся, помогут вам.
И последнее. Та милая девушка, Вера. Присмотритесь к ней внимательнее. Иногда самые важные тропки начинаются с самых неприметных поворотов.
Ваш читатель,
С.М.Г.»
Андрей Павлович медленно пролистал книгу. Между страницами действительно были вложены листочки — пять или шесть, не больше. Он не стал их читать. Пока не стал.
— Что он ещё сказал? — спросил он Веру.
— Сказал, что каждый человек — это книга, которую пишет время. И что некоторые люди умеют читать эти книги. Но очень немногие умеют оставлять в них закладки.
— Вы ему верите?
Вера задумалась:
— Знаете, когда я писала диссертацию, я читала много о природе времени в фольклоре. И там есть одна постоянная тема — время не линейно, как мы привыкли думать. Оно скорее похоже на... на библиотеку. Где все книги существуют одновременно, но мы можем читать только одну страницу за раз. А некоторые люди умеют заглядывать вперёд. Или назад.
— Это поэтично, но ненаучно.
— А квантовая физика? Принцип неопределённости, квантовая запутанность, эффект наблюдателя? Это научно, но не менее странно, чем предсказания старика.
Андрей Павлович не знал, что ответить. Они сидели в полутёмном магазине, окружённые тысячами книг, каждая из которых содержала свою вселенную, свою версию реальности. И казалось, что здесь, в этом царстве написанных слов и непрочитанных историй, всё возможно.
— Вы прочитаете записки? — спросила Вера.
— Не знаю. Наверное. Потом.
— Он сказал, что одна из них — про меня.
Андрей Павлович поднял глаза, встретился с её взглядом. Вера улыбалась — немного смущённо, но с любопытством.
— Может, не стоит читать, — сказал он. — Может, лучше не знать.
— А может, наоборот. Может, знание — это не ограничение свободы, а её расширение. Если знаешь, что впереди обрыв, можешь выбрать другую дорогу. Если знаешь, что впереди сад — можешь к нему подготовиться.
Следующие недели прошли странно. Семён Маркович больше не появлялся — как и обещал. Андрей Павлович носил книгу Борхеса с собой, но не решался прочитать записки. Вера не настаивала, но он чувствовал её любопытство.
Однажды вечером, в конце ноября, когда ранние сумерки окутали город, и в магазине горела только настольная лампа на конторке, Андрей Павлович всё же достал первую записку.
«28 ноября. Снег и важное решение. Скажите "да"».
Он посмотрел на календарь. Сегодня было 27 ноября.
— Вера, — позвал он. — Можно вас на минутку?
Она подошла, села рядом. В свете лампы её лицо казалось золотистым, как страницы старой книги.
— Я прочитал первую записку, — сказал он и показал листок.
— Завтра, — прочитала она. — Интересно, что за решение?
— Не знаю. Но... Вера, я хотел спросить. Вы не хотели бы стать совладелицей магазина? Я думал об этом давно. Мне нужен партнёр, кто-то, кто понимает книги так же, как я. И вы... вы подходите.
Вера молчала, глядя на него с удивлением.
— Это то самое важное решение? — спросила она.
— Не знаю. Может быть. Но я правда об этом думал. Ещё до записки.
— Или вы думали об этом, потому что подсознательно готовились к записке?
— Теперь уже не разобрать.
Они сидели рядом, два человека в океане книг, в магазине, который существовал вне времени, как карман вселенной, где прошлое, настоящее и будущее существовали одновременно на соседних полках.
— Да, — сказала Вера. — Моё решение — да.
На следующий день пошёл снег. Первый снег этой зимы, превративший серый Петербург в иллюстрацию к рождественской сказке. Андрей Павлович и Вера стояли у окна магазина, наблюдая, как снежинки танцуют в свете уличных фонарей.
— Знаете, что я думаю? — сказала Вера. — Может, Семён Маркович и не предсказывал будущее. Может, он просто умел видеть то, что уже есть, но ещё не проявилось. Как проявляют фотографию — изображение уже есть на плёнке, просто его нужно сделать видимым.
— Красивая теория.
— Или может, он просто был одиноким стариком, который хотел сделать чью-то жизнь немного лучше. Немного волшебнее.
— Это тоже красивая теория.
Андрей Павлович так и не прочитал остальные записки. Он хранил книгу Борхеса на специальной полке, между философией и поэзией, но не открывал. Некоторые тайны должны оставаться тайнами, а некоторые тропки лучше выбирать вслепую.
Магазин «Пергамент» продолжал жить своей неспешной жизнью. Покупатели приходили и уходили, книги переходили из рук в руки, истории переплетались с судьбами. Иногда Андрей Павлович и Вера вспоминали странного старика с его загадочными предсказаниями. Искали информацию о нём, но безуспешно — Семён Маркович Гольдберг словно растворился в петербургском тумане, оставив после себя только загадку и несколько непрочитанных записок.
Прошёл год. Осень снова окрасила город в золото и багрянец. В один из понедельников октября, ровно в половине двенадцатого, в магазине звякнул колокольчик. Андрей Павлович поднял голову от каталога и замер. В дверях стояла пожилая женщина в элегантном пальто, с клетчатой сумкой в руках.
— Добрый день, — сказала она. — Я дочь Семёна Марковича Гольдберга. Отец умер в прошлом месяце. Перед смертью он просил передать вам это.
Она протянула Андрею Павловичу небольшой свёрток. Внутри была старая тетрадь в кожаном переплёте и письмо.
«Дорогой Андрей Павлович, если вы читаете это письмо, значит, моё время закончилось. Не грустите — я прожил долгую и, как мне кажется, осмысленную жизнь. В этой тетради — мои размышления о природе времени, о книгах и людях, о том, как всё связано со всем. Это не научный труд — скорее дневник человека, который слишком много думал и слишком мало жил. Хотя в конце жизни я попытался это исправить. Вы и ваш магазин были частью этого исправления. Спасибо за то, что позволили старому чудаку играть в свои игры. Надеюсь, они принесли вам хоть немного радости или пользы. И помните — мы все просто истории, рассказанные временем. Но некоторые истории стоят того, чтобы их рассказали красиво. Ваш вечный читатель, С.М.Г. P.S. Вера — прекрасный выбор. Но вы и сами это знаете».
Женщина ушла, не дожидаясь вопросов. Андрей Павлович открыл тетрадь. Первая страница гласила: «Время — это не река, текущая из прошлого в будущее. Время — это библиотека, где все книги существуют одновременно, но мы обречены читать их последовательно, страница за страницей, не имея возможности заглянуть в конец или вернуться к началу. Иногда, очень редко, некоторым из нас удаётся на мгновение подняться над своей книгой и увидеть соседние полки. Это и благословение, и проклятие. Но в первую очередь — ответственность».
Вера подошла, положила руку ему на плечо.
— Прочитаете? — спросила она.
— Обязательно. Мы прочитаем вместе.
Они стояли в своём книжном королевстве, окружённые миллионами слов, написанных и ненаписанных, сказанных и несказанных. Где-то там, на полках, ждали своих читателей истории о любви и потерях, о встречах и расставаниях, о времени, которое лечит и времени, которое разрушает.
И где-то среди этих книг, между Борхесом и Бродским, между физикой и метафизикой, жила история о странном старике, который умел читать время, и о двух людях, которым он оставил закладки в книге судьбы. История, которая, возможно, была правдой, а возможно — просто красивой выдумкой. В конце концов, какая разница? Все мы — просто истории, и лучшее, что мы можем сделать — это сделать свою историю достойной прочтения.
Магазин «Пергамент» продолжает работать и сегодня. Если вы окажетесь на Васильевском острове и увидите полустёртую вывеску над входом в полуподвал, не проходите мимо. Зайдите, поздоровайтесь с Андреем Павловичем и Верой (теперь уже Верой Андреевной — да, они поженились, но это уже другая история). Купите книгу, любую. И кто знает — может быть, между страницами вы найдёте записку с предсказанием. Или просто засушенный лист клёна, который кто-то использовал как закладку тридцать лет назад.
Потому что в этом мире, где время течёт только вперёд, где мы не можем изменить прошлое и не знаем будущего, книги остаются единственным местом, где все времена существуют одновременно. Где Гамлет каждый раз заново решает быть или не быть, где Анна Каренина вечно стоит на перроне, где маленький принц навсегда остаётся на своей планете с розой.
И где старый физик по имени Семён Маркович Гольдберг продолжает оставлять записки в книгах, которые ещё не написаны, для людей, которые ещё не родились, о событиях, которые существуют одновременно во всех временах — в прошлом, настоящем и будущем этого странного, прекрасного, невозможного города на берегу холодного моря.