Дождь барабанил по витрине книжного магазина на Кайзерштрассе. Макс Вернер стоял у окна, наблюдая, как редкие прохожие спешат под зонтами по мокрой мостовой. Берлин, 1952 год. Город всё ещё залечивал раны, оставленные войной, как и люди, которые в нём жили.
Макс отошёл от окна и вернулся к ящику с книгами, присланному утром. На коробке был адрес разрушенного дома в восточном секторе. Кто-то разбирал завалы и нашёл уцелевшие книги. Теперь они были здесь, пахнущие гарью и временем.
Он доставал книги одну за другой. Гёте, Шиллер, Манн... Старые друзья, пережившие своих владельцев. На дне ящика лежала потрёпанная тетрадь в кожаном переплёте. Макс взял её в руки и открыл первую страницу.
"Дневник Пауля Крамера. 1943 год."
Сердце пропустило удар. Пауль. Они служили вместе в одном полку. Пауль погиб под Сталинградом зимой сорок второго. Или сорок третьего? Годы смешались в памяти, как снег с кровью на русских полях.
Макс налил себе коньяка из бутылки, которую держал в ящике стола, и сел в кресло у камина. Дневник дрожал в его руках.
"15 марта 1943 года. Получил отпуск. Завтра еду в Мюнхен. Должен увидеть Эрику. Ей уже четыре года, а она меня не знает. Марта пишет, что девочка спрашивает об отце. Что ей сказать? Что папа убивает людей где-то далеко? Что папа, может быть, никогда не вернётся?"
Макс сделал глоток коньяка. Он не знал, что у Пауля была дочь. Тот никогда не говорил о семье. Они все старались не говорить о том, что оставили дома. Так было легче.
"20 марта. Видел Эрику. Она прекрасна. Тёмные волосы Марты и мои глаза. Когда она улыбается, весь мир становится светлее. Я провёл с ней всего три дня. Она называла меня дядей. Марта сказала, что так безопаснее. Если что случится со мной, девочке будет легче. Господи, во что мы превратились?"
Дождь усилился. Макс читал дальше, страница за страницей. История Пауля разворачивалась перед ним – тайная любовь к еврейке Марте, рождение дочери, попытки скрыть происхождение ребёнка, страх и отчаяние.
"10 ноября. Марту забрали. Соседи донесли. Эрику удалось спрятать у старой няни Марты, фрау Беккер. Документы на девочку поддельные, там она записана как сирота из Дрездена. Если я не вернусь, фрау Беккер обещала отдать её в приют при церкви Святой Марии. Там не будут задавать вопросов."
Последняя запись была датирована 25 ноября 1942 года.
"Завтра наступление. Русские окружают нас. Холод невыносимый. Думаю об Эрике. Если эту тетрадь найдут, прошу того, кто читает – найдите мою дочь. Эрика Штайн, так её зовут теперь. Родилась 3 мая 1939 года. У неё родинка на левом запястье в форме полумесяца. Расскажите ей, что отец любил её больше жизни."
Макс закрыл дневник. Коньяк закончился, но он не чувствовал опьянения. Только тяжесть в груди, словно камень.
Эрике должно быть тринадцать... нет, уже двадцать два года. Если она жива. Если пережила бомбардировки, голод, хаос последних дней войны.
Он встал и подошёл к телефону. Набрал номер старого приятеля, работавшего в городском архиве.
– Герберт? Это Макс Вернер. Мне нужна твоя помощь. Ищу человека. Эрика Штайн, родилась в тридцать девятом...
Следующие недели превратились в бесконечную череду звонков, визитов, просмотра документов. Приют при церкви Святой Марии был разрушен в сорок четвёртом. Часть детей эвакуировали, часть погибла. Списки были неполные, многие бумаги сгорели.
Макс обошёл все больницы города. В госпитале на Шарите медсестра с усталым лицом покачала головой:
– Штайн? У нас работают три медсестры с такой фамилией. Но Эрики среди них нет.
– А молодые? Лет двадцати двух?
Женщина задумалась.
– Есть одна в хирургическом. Но её зовут не Эрика. Рика Штайн. Пришла к нам год назад из провинции.
Сердце Макса забилось быстрее. Рика – уменьшительное от Эрики.
– Могу я её увидеть?
– Она сейчас на смене. Третий этаж, хирургическое отделение.
Макс поднимался по лестнице медленно, словно каждая ступенька давалась ему с трудом. В коридоре пахло карболкой и йодом. Он остановился у поста медсестёр.
– Я ищу Рику Штайн.
Пожилая медсестра указала на дверь в конце коридора.
– Она в перевязочной.
Макс подошёл к двери и заглянул в окошко. Молодая женщина в белом халате перевязывала руку пациенту. Тёмные волосы были убраны под косынку, но несколько прядей выбились и падали на лицо. Когда она повернулась к свету, Макс увидел её глаза – серо-голубые, как у Пауля.
Он ждал в коридоре, пока она не вышла. Увидев его, она вопросительно подняла брови.
– Фройляйн Штайн? Рика Штайн?
– Да. Чем могу помочь?
– Меня зовут Макс Вернер. Я... я знал вашего отца.
Её лицо не изменилось.
– Боюсь, вы ошибаетесь. Я сирота. Выросла в приюте.
– Его звали Пауль Крамер. Он погиб под Сталинградом.
Теперь в её глазах мелькнуло что-то – страх? удивление?
– Я не знаю никакого Пауля Крамера.
– У вас есть родинка на левом запястье. В форме полумесяца.
Она инстинктивно прикрыла запястье правой рукой.
– Откуда вы...
– Можем мы поговорить? Не здесь. После вашей смены.
Она долго смотрела на него, потом кивнула.
– В семь вечера. Кафе "Уголок" на Фридрихштрассе.
Макс пришёл раньше и занял столик у окна. Заказал кофе, но не притронулся к нему. В половине восьмого она появилась в дверях – в простом сером пальто, с сумочкой через плечо. Села напротив, не снимая пальто.
– Говорите.
Макс достал дневник и положил на стол между ними.
– Это дневник вашего отца. Я нашёл его случайно, среди старых книг.
Она смотрела на потрёпанную обложку, не решаясь дотронуться.
– Откуда вы знаете, что он мой отец?
– Мы служили вместе. Он был моим другом. В дневнике он пишет о вас. О вашей матери.
– Моя мать?
– Её звали Марта. Она была еврейкой. Её забрали в ноябре сорок второго.
Рика – теперь он мог думать о ней как об Эрике – закрыла глаза. Когда открыла их снова, они были полны слёз.
– В приюте мне сказали, что родители погибли при бомбардировке Дрездена. Что не осталось никаких документов.
– Вас спрятали. Дали новые документы. Это спасло вам жизнь.
Она взяла дневник дрожащими руками, открыла наугад.
– Его почерк?
– Да.
Она читала молча, слёзы текли по щекам. Макс не двигался, боясь спугнуть момент.
– Он пишет, что любил меня, – прошептала она.
– Больше жизни. Так он написал.
– Я ничего не помню. Мне было четыре года. Иногда снится женщина с тёмными волосами, поёт колыбельную на непонятном языке. Наверное, это была мама.
– Возможно, на идише.
Она подняла на него глаза.
– Расскажите о нём. О моём отце.
Макс рассказывал до глубокой ночи. О Пауле, каким он его знал – весёлом, умном, любившем музыку и книги. О том, как тот говорил о литературе, цитировал Рильке и Гейне. О его мечте открыть после войны книжный магазин.
– Он осуществил свою мечту, – сказал Макс. – Через меня. Мой магазин – отчасти и его тоже.
– Можно мне прийти туда?
– Конечно. Когда захотите.
Она пришла на следующий день после смены. Потом ещё и ещё. Они пили чай среди книг, и Макс рассказывал ей истории – о довоенном Берлине, о местах, где бывал её отец, о книгах, которые тот любил.
Однажды, листая старый фотоальбом, который Макс хранил в магазине, она наткнулась на групповую фотографию солдат.
– Это он? – указала она на молодого человека в форме.
– Да. Лето сорок первого. За месяц до отправки в Россию.
Она долго смотрела на фотографию, потом аккуратно вынула её из альбома.
– Можно мне взять?
– Разумеется.
– Знаете, – сказала она, пряча фотографию в сумочку, – всю жизнь я чувствовала себя никем. Сиротой без прошлого, без корней. А теперь... теперь я знаю, кто я. Дочь человека, который любил книги и музыку. Дочь женщины, которая пела колыбельные на идише. Это меняет всё.
– Ваш отец был бы счастлив видеть, какой вы стали. Медсестра – вы помогаете людям, спасаете жизни.
– Я стала медсестрой, потому что в приюте сестра Тереза, которая заботилась о нас, говорила: "Мир полон боли, но мы можем уменьшить её хоть немного". Теперь я понимаю – может быть, это был способ искупить то, что я выжила, когда другие погибли.
– Вам нечего искупать. Вы были ребёнком.
– Я знаю. Разумом знаю. Но сердце... сердце иногда не слушается разума.
Прошло несколько месяцев. Эрика стала частой гостьей в магазине. Иногда помогала с покупателями, иногда просто сидела в углу с книгой. Макс заметил, что впервые за многие годы его одиночество перестало быть абсолютным.
Однажды вечером, когда они закрывали магазин, Эрика сказала:
– Я думала о маме. О том, что она погибла в лагере. Хочу съездить туда, если это возможно. Узнать, где она похоронена.
– Это будет тяжело.
– Знаю. Но мне нужно это сделать. Закрыть круг. Вы поедете со мной?
Макс кивнул. Он понимал эту потребность – знать, даже если знание приносит боль.
Они поехали в Польшу весной. Бывший лагерь Треблинка. Теперь там был мемориал – камни с названиями городов, откуда привозили людей. Берлин был среди них.
Эрика долго стояла молча, потом достала из сумки камешек – обычный серый камень, подобранный на берлинской улице – и положила его рядом с памятным знаком.
– В еврейской традиции на могилы кладут камни, – сказала она. – Сестра Рахель в приюте рассказывала. Она тоже была еврейкой, скрывалась под видом монахини. После войны уехала в Палестину.
На обратном пути они почти не разговаривали. В поезде Эрика заснула, прислонившись к плечу Макса. Он смотрел на её лицо – спокойное теперь, умиротворённое – и думал о странных путях судьбы. Пауль погиб, но его дочь жива. Марта погибла, но её песни живут в памяти дочери. И он, Макс, потерявший всех, кого любил, нашёл новый смысл в заботе о дочери друга.
В Берлине, на вокзале, Эрика обняла его.
– Спасибо. За всё. За то, что нашли меня. За то, что вернули мне отца.
– Это ваш отец нашёл вас. Через свой дневник. Через меня. Он выполнил обещание – позаботился о вас, даже после смерти.
Она улыбнулась сквозь слёзы.
– Знаете, что я решила? Буду учиться дальше. Хочу стать врачом. Детским врачом. В память о всех детях, которые не выжили.
– Ваш отец гордился бы вами.
– И мама тоже, надеюсь.
Они шли по вечернему Берлину – городу, который медленно возвращался к жизни. Новые дома росли на месте руин, в кафе снова играла музыка, молодые пары гуляли по восстановленным паркам.
– Макс, – сказала Эрика, – можно вас кое о чём попросить?
– Конечно.
– Научите меня разбираться в книгах. Отец любил литературу, и я хочу понять, что он находил в ней.
– С удовольствием.
Так начались их литературные вечера. Раз в неделю, после закрытия магазина, они садились у камина, и Макс читал вслух – Ремарка, Цвейга, Томаса Манна. Эрика слушала, иногда задавала вопросы, иногда просто молчала, погружённая в мир слов и образов.
Однажды она принесла с собой потрёпанную книгу.
– Нашла на блошином рынке. Рильке, "Часослов". Там есть пометки на полях. Почерк похож на папин.
Макс взял книгу, полистал. Да, это был почерк Пауля. На полях – короткие заметки, подчёркнутые строки.
"Может быть, все драконы нашей жизни –
это принцессы, которые только ждут,
чтобы увидеть нас красивыми и храбрыми."
Под этими строками Пауль написал: "Для Э., когда вырастет."
Эрика прижала книгу к груди.
– Он думал обо мне. Даже читая стихи, думал обо мне.
– Родители всегда думают о детях. Даже когда их нет рядом. Особенно когда их нет рядом.
Прошёл год. Эрика поступила в медицинский университет, продолжая работать в больнице по вечерам. Макс помог ей снять маленькую квартиру недалеко от магазина. По воскресеньям она приходила на обед, и они вместе готовили – простую еду, картофель с квашеной капустой, иногда курицу, если удавалось достать.
В один из таких воскресных дней Эрика сказала:
– Я встретила человека. Его зовут Давид. Он тоже студент-медик.
Макс улыбнулся.
– Это хорошо.
– Он еврей. Его семья пережила войну в Швеции. Теперь вернулись.
– Вы рассказали ему о своей матери?
– Да. Он сказал, что мы должны помнить, но не позволять прошлому определять наше будущее.
– Мудрый молодой человек.
– Я хочу, чтобы вы с ним познакомились. Вы ведь... вы теперь как отец для меня.
Макс почувствовал, как что-то сжалось в горле.
– Буду рад познакомиться.
Давид оказался серьёзным молодым человеком в очках, с внимательными карими глазами. За ужином он говорил о медицине, о планах работать в новой детской больнице, которую собирались построить в западном Берлине.
– Эрика рассказывала о вас, – сказал он Максу. – О том, как вы её нашли. Это невероятная история.
– Невероятные истории случаются чаще, чем мы думаем. Просто не всегда их замечаем.
После ужина, когда Давид ушёл, Эрика осталась помочь с посудой.
– Ну как? – спросила она с тревогой.
– Хороший человек. Пауль одобрил бы.
Она обняла его.
– Знаете, я думаю, папа и мама были бы рады, что их дочь полюбила еврея. Как будто круг замкнулся. Любовь победила ненависть.
– Любовь всегда побеждает. Иногда не сразу, иногда через поколения, но побеждает.
Свадьбу сыграли осенью 1954 года. Небольшую, скромную – в мэрии, потом ужин в ресторане для близких. Макс вёл Эрику к алтарю. Она попросила его об этом, и он не смог отказать.
– Папа был бы счастлив знать, что его друг ведёт меня к алтарю, – сказала она.
После церемонии, на ужине, Макс произнёс тост:
– За Пауля и Марту, которые дали жизнь Эрике. За любовь, которая сильнее смерти. За будущее, которое мы строим на развалинах прошлого.
Все подняли бокалы. Эрика плакала, не скрывая слёз.
Через год родился сын. Назвали его Паулем.
– Пауль Давид, – сказала Эрика, держа младенца на руках. – Пусть несёт оба имени – немецкое и еврейское. Пусть будет мостом между мирами.
Макс смотрел на ребёнка и думал о своём друге, погибшем в снегах России. Вот он, Пауль, твой внук. Он будет расти в мире, где, может быть, не будет войн. Где люди научатся жить рядом, не убивая друг друга.
Годы шли. Макс старел, но не чувствовал одиночества. У него была семья – не кровная, но настоящая. Эрика с Давидом и детьми – к Паулю прибавились две девочки, Марта и Анна – приходили каждое воскресенье. Магазин процветал, Эрика иногда помогала по выходным, а маленький Пауль любил сидеть среди книг и слушать истории деда Макса.
В один весенний день 1962 года Эрика пришла в магазин с потрёпанной папкой.
– Макс, я написала книгу. О папе, о маме, о вас. О том, как дневник изменил мою жизнь.
– Это прекрасно.
– Я хочу, чтобы люди знали. Чтобы помнили не только ужасы войны, но и то, что даже в самые тёмные времена были люди, которые любили, которые пытались спасти других, которые оставались людьми.
Книга вышла через год. На обложке – фотография Пауля в военной форме, та самая, из альбома Макса. Называлась она просто: "Дневник моего отца".
На презентации в книжном магазине Макса собралось много людей. Эрика читала отрывки, отвечала на вопросы. Макс стоял в стороне, наблюдая. Вот она, дочь Пауля, рассказывает его историю миру. Пауль не умер окончательно – он живёт в памяти дочери, в её детях, в словах книги.
После презентации Эрика подошла к нему.
– Это всё благодаря вам. Если бы вы не нашли дневник, не нашли меня...
– Я просто выполнил просьбу друга. Он просил найти вас и рассказать, что любил. Я это сделал.
– Вы сделали больше. Вы стали мне отцом, когда у меня его не было. Вы вернули мне прошлое и дали будущее.
Макс Вернер умер тихо, во сне, весной 1968 года. На похороны пришло много людей – покупатели из магазина, старые друзья, соседи. Эрика говорила над могилой:
– Он спас меня дважды. Первый раз – когда нашёл и вернул мне историю моей семьи. Второй – когда стал этой семьёй. Мой отец погиб на войне, но послал мне другого отца – своего друга. Это ли не чудо?
Книжный магазин на Кайзерштрассе работает до сих пор. Теперь им управляет Пауль, сын Эрики. На стене висят три фотографии: Пауля Крамера в военной форме, Макса Вернера за прилавком среди книг и Эрики с её книгой в руках.
Иногда посетители спрашивают об этих фотографиях. И тогда Пауль-младший рассказывает историю – о дневнике, найденном среди старых книг, о дружбе, пережившей смерть, о любви, которая сильнее войны.
– Видите ту тетрадь в витрине? – говорит он. – Это тот самый дневник. Мы храним его как напоминание. О том, что даже в самые тёмные времена человек остаётся человеком. И что иногда послание, брошенное в бутылке в океан времени, находит своего адресата.
Посетители уходят задумчивые. А дневник лежит в витрине, потёртый, пожелтевший, но всё ещё хранящий слова любви отца к дочери, которую он почти не знал, но любил больше жизни.
В дождливые дни, когда в магазине мало покупателей, Пауль-младший иногда достаёт дневник и перечитывает. Особенно последнюю запись:
"Если эту тетрадь найдут, прошу того, кто читает – найдите мою дочь."
Просьба была выполнена. Дочь нашлась. И история продолжается – в детях, внуках, в книгах на полках, в памяти тех, кто помнит.
Ведь пока мы помним, те, кого мы потеряли, не умирают окончательно. Они живут в наших историях, в наших детях, в добре, которое мы делаем в их память.
Так заканчивается эта история – не смертью, а жизнью. Не забвением, а памятью. Не ненавистью, а любовью, которая, как написал когда-то Пауль Крамер на полях книги Рильке, превращает драконов в принцесс, если мы достаточно храбры, чтобы увидеть это.