Павел Андреевич проснулся в понедельник с ощущением, что его кожа стянута. Не просто стянута — натянута, как барабан. Он провёл ладонью по щеке и почувствовал странную гладкость, почти искусственную. В ванной, под белым светом энергосберегающей лампы, его лицо выглядело обычно: поры, щетина, мешки под глазами. Всё как у нормального сорокатрёхлетнего менеджера отдела продаж.
В метро он стоял, прижатый к поручню, и чувствовал, как тело других пассажиров вдавливается в него. Но вместо обычного дискомфорта было что-то новое — его тело словно подстраивалось под чужой вес, принимало форму, становилось удобным.
— Извините, — сказала полная женщина, оперевшись на его плечо.
— Ничего страшного, — ответил Павел Андреевич, и его голос прозвучал глухо, будто изнутри чего-то полого.
Офис встретил его привычным гулом. Опен-спейс на двадцать третьем этаже башни «Меркурий» жил своей размеренной жизнью. Кофемашина шипела, принтер жевал бумагу, кондиционер гудел на одной ноте.
Павел Андреевич сел за свой стол. Точнее, попытался сесть. Его тело странно изогнулось, приняв идеальную эргономичную форму. Спина выпрямилась под углом в сто десять градусов, руки легли на стол под оптимальным углом для работы с клавиатурой.
— Паш, ты сегодня какой-то прямой, — заметил Лёша из соседнего кубикла. — Курсы по осанке прошёл?
Павел Андреевич хотел пошутить в ответ, но обнаружил, что его челюсть двигается с трудом, словно заржавевший механизм.
К одиннадцати началось еженедельное совещание. Инга Валерьевна, начальница отдела, вошла в переговорную с планшетом и стаканом латте.
— Так, садимся, начинаем. Мухин, что у нас с квартальными показателями?
Павел Андреевич открыл рот, но вместо слов из горла вырвался скрип. Кожа на его руках натянулась и заблестела, как полированная поверхность.
— Мухин? — Инга Валерьевна подняла взгляд от планшета.
— Семьдесят... восемь... процентов... от плана, — с трудом выдавил он. Каждое слово давалось всё труднее, словно его голосовые связки превращались в пружины.
— Маловато. Надо подтянуть. Костя, а ты что скажешь?
Стажёр Костя смотрел на Павла Андреевича широко раскрытыми глазами. Кожа менеджера приобрела оттенок тёмно-коричневого кожзаменителя, а на локтях появились заклёпки.
— Я... э... двадцать процентов перевыполнения, — пробормотал Костя, не сводя глаз с трансформирующегося коллеги.
— Вот молодец. Учитесь, Мухин.
После совещания Павел Андреевич попытался встать, но ноги не слушались. Они срослись с офисным креслом, стали его частью. Или он стал частью кресла? Граница размылась.
Маша из бухгалтерии подошла с папкой документов.
— Паш, подпиши счета-фактуры.
Она положила папку ему на колени. Точнее, на то, что раньше было коленями, а теперь представляло собой гладкую поверхность сиденья. Павел Андреевич попытался взять ручку, но его пальцы уже превратились в хромированные заглушки на концах подлокотников.
— Что-то ты сегодня заторможенный, — Маша взяла его руку и вложила в неё ручку. Рука была твёрдой и холодной. — Ого, какая у тебя кожа гладкая! Кремом каким пользуешься?
Она расписалась сама его рукой и ушла, довольная.
В обеденный перерыв коллеги потянулись в столовую. Павел Андреевич остался сидеть. Вернее, стоять. Вернее, быть. Его сознание плавало где-то между человеческим и предметным.
Костя подкрался и шёпотом спросил:
— Павел Андреевич, с вами всё в порядке?
Павел Андреевич хотел ответить, но из его рта — или того, что было ртом — вырвался только скрип пружин. Костя побледнел и отскочил.
После обеда началось самое интересное. Коллеги возвращались сонные и искали, где бы присесть поудобнее. Лёша первым плюхнулся прямо на Павла Андреевича.
— О, новое кресло завезли! Классное, эргономичное.
Павел Андреевич чувствовал вес Лёшиного тела, его тепло, запах дешёвого одеколона. Но протестовать уже не мог. Его сознание сжималось, превращалось в простой набор функций: держать, поддерживать, амортизировать.
К трём часам дня на нём успели посидеть почти все сотрудники отдела. Каждый хвалил удобство и эргономичность. Инга Валерьевна даже распорядилась:
— Это кресло поставьте в переговорную. Для важных клиентов.
Двое грузчиков из хозотдела подняли Павла Андреевича и понесли. Он видел потолок, лампы дневного света, вентиляционные решётки. Его последняя человеческая мысль была о дочери — он должен был забрать её в субботу из художественной школы.
Но суббота была далеко, а сознание таяло.
В переговорной его поставили во главе стола. Кожаное кресло представительского класса с высокой спинкой и хромированными деталями. На спинке была выбита монограмма — П.А.М.
Вечером, когда офис опустел, уборщица Валя протирала его влажной тряпкой.
— Хорошее кресло, дорогое наверное. Вон какая кожа качественная, и пахнет приятно. Человеком пахнет.
Она выключила свет и ушла. В темноте переговорной осталось только кресло. Идеальное эргономичное решение для современного офиса.
На следующее утро Инга Валерьевна провела планёрку в переговорной. Она села в новое кресло и довольно откинулась на спинку.
— Кстати, кто-нибудь видел Мухина? Второй день не выходит на работу.
— Может, заболел? — предположил Лёша.
— Странно, он никогда не болел. Ну да ладно. Костя, ты пока возьмёшь его клиентов.
Костя кивнул, украдкой поглядывая на кресло. На подлокотнике он заметил еле видимый шрам — точно такой же был у Павла Андреевича на запястье после армии.
После планёрки Костя остался в переговорной. Он подошёл к креслу и осторожно провёл рукой по спинке. Кожа была тёплой, почти живой. Где-то глубоко внутри что-то глухо стукнуло — как сердцебиение.
— Павел Андреевич? — прошептал Костя.
Кресло скрипнуло. Или это был вздох?
Костя выбежал из переговорной и больше никогда туда не заходил. Через месяц он уволился и устроился курьером в службу доставки. Лучше мёрзнуть на улице, чем сидеть в тёплом офисе и медленно превращаться в мебель.
А кресло осталось. Самое удобное кресло во всей башне «Меркурий». На нём подписывали миллионные контракты, принимали судьбоносные решения, увольняли и нанимали. Иногда, по вечерам, охранник Серёга замечал, что кресло стоит не совсем там, где его оставили. Будто оно пыталось выйти из переговорной, добраться до лифта, спуститься вниз и уйти домой.
Но это глупости. Кресла не ходят.
В субботу девочка лет двенадцати сидела у окна художественной школы и ждала папу. Он обещал забрать её после занятий и сводить в кино. Но папа не пришёл. Не пришёл и в следующую субботу. И через месяц.
— Твой отец, наверное, очень занят на работе, — сказала мама, забирая дочь. — У него важная должность, большая ответственность.
Девочка кивнула. Она понимала. Папа всегда был частью своей работы. А теперь, видимо, стал ею полностью.
В офисе тем временем готовились к квартальному отчёту. Инга Валерьевна собрала всех в переговорной.
— Итак, последний рывок. Всем работать на результат. И помните — вы не просто сотрудники, вы часть компании. Её лицо, её руки, её... мебель, если хотите.
Она рассмеялась своей шутке и откинулась в кресле. Кресло поддержало её спину идеально, под нужным углом. Где-то внутри механизма что-то щёлкнуло — не то пружина, не то позвонок.
Новый офис-менеджер, нанятый на место исчезнувшего Мухина, чувствовал странное покалывание в коже. Она становилась гладкой, почти искусственной. Но это наверное от сухого воздуха в офисе. Надо попросить увлажнитель.
Он сел за стол Павла Андреевича и начал работать. На мониторе мелькали цифры, графики, отчёты. Обычная офисная жизнь. Только иногда, краем глаза, он замечал, как его руки становятся всё менее гибкими, а кожа приобретает странный пластиковый блеск.
К концу квартала в офисе появился новый стол. Очень удобный, эргономичный, с идеальной высотой столешницы. На ящике была выбита монограмма — А.С.К.
А в отделе кадров искали нового офис-менеджера. Предыдущий куда-то пропал. Как и его предшественник. Странное место эта башня «Меркурий» — люди исчезают, зато мебель всё прибавляется. Качественная такая мебель, дорогая. Почти живая.
Костя иногда проходил мимо башни, развозя заказы. Смотрел на стеклянные окна двадцать третьего этажа и думал: сколько их там уже? Сколько кресел, столов, тумбочек, которые когда-то были людьми? И понимают ли они, что с ними произошло, или просто стоят и функционируют, выполняют свое предназначение?
Однажды он увидел, как из башни выносят старую мебель. Потрёпанное кресло с продавленным сиденьем грузили в фургон. На спинке была еле заметная монограмма.
— Куда везёте? — спросил Костя у грузчика.
— На свалку. Отслужило своё.
Костя смотрел, как фургон уезжает, увозя то, что когда-то было Павлом Андреевичем Мухиным, менеджером среднего звена, отцом, человеком. Теперь — просто отработанный материал.
В башне «Меркурий» жизнь продолжалась. Новые сотрудники приходили на место старых. Садились в удобные кресла, работали за эргономичными столами, не подозревая, что сидят на своих предшественниках.
А может, и подозревали. Но молчали. Потому что в корпоративном мире не принято задавать лишние вопросы. Надо просто функционировать. Как хорошая, качественная офисная мебель.