Пелагея Ивановна пекла сегодня хлеб. Она делала это каждый четверг вот уже двадцать шесть лет.
В четыре утра Пелагея Ивановна встала, натянула халат, надела тапочки, помочилась, умылась, вытерла лицо жёстким полотенцем, причесалась и пошла на кухню.
Её движения были точны и размеренны. Она зажгла свет, достала большую деревянную чашку, насыпала муку, налила тёплую воду, разбила яйца, добавила соль. В доме было тихо. Муж Пелагеи Ивановны, Виктор Сергеевич, ещё спал. Он работал на заводе «Серп и Молот» сменным мастером. Сын Пелагеи Ивановны, Васенька, тоже спал. Ему было тридцать четыре года, и он не работал. Зимой он пил водку, а летом настойку боярышника.
Пелагея Ивановна замесила тесто, накрыла чашку полотенцем и поставила на тёплую плиту.
Через час она разделила тесто на восемь равных частей. Получились восемь влажных, упругих комков. Она обмакнула каждый комок в муку, придала им форму буханок и уложила на противень.
Виктор Сергеевич проснулся, кашляя и матерясь. Он прошаркал по коридору в туалет. Помочился долго, шумно.
— Пелагея, — крикнул он из туалета. — Ты где?
— На кухне, — спокойно ответила Пелагея Ивановна, присаживаясь на табурет.
Виктор Сергеевич вышел из туалета, подтягивая трусы, и зашёл на кухню. Его седые волосы торчали во все стороны.
— Чё, печёшь? — спросил он, хотя и так всё было видно.
— Пеку.
— Сколько?
— Восемь.
Виктор Сергеевич посмотрел на противень с буханками.
— Много.
— Васеньке отнесу две, — сказала Пелагея Ивановна.
— Жрёт много, — буркнул Виктор Сергеевич и пошёл одеваться.
Пелагея Ивановна перекрестила буханки и поставила в духовку.
Зашумел чайник. Виктор Сергеевич вернулся на кухню в рабочей одежде, с расчёской в руке.
— Чаю налей, — сказал он, расчёсывая волосы.
Пелагея Ивановна налила чай в большую синюю кружку. Виктор Сергеевич сел за стол, положил в чай три ложки сахара, размешал.
— А эта сучка с третьего этажа всё бегает? — спросил он, прихлёбывая чай.
— Бегает, — кивнула Пелагея Ивановна.
— Допрыгается, — сказал Виктор Сергеевич.
По кухне поплыл запах свежего хлеба. Пелагея Ивановна подошла к окну. На улице было темно, только фонарь горел у подъезда.
— Долго ещё? — спросил Виктор Сергеевич, глядя на духовку.
— Двадцать минут, — ответила Пелагея Ивановна.
— На завод не хочу, — сказал Виктор Сергеевич. — Сраный завод. Сраные все.
— Может, уволишься? — спросила Пелагея Ивановна.
— Куда я денусь, — вздохнул Виктор Сергеевич. — Пенсия маленькая. Давление скачет. Проживём?
— Проживём, — сказала Пелагея Ивановна. — Я подрабатываю. Людмила Петровна стирку даёт.
— Сучка она, твоя Людмила Петровна, — сказал Виктор Сергеевич. — Кольца золотые в каждом пальце. Откуда у неё деньги?
— У неё муж в банке работает, — сказала Пелагея Ивановна.
— В банке... — Виктор Сергеевич допил чай. — Ворьё. Всё ворьё кругом. Банки эти. Магазины. Все воруют. А тут — работай, работай. Деньги считай. Копи, копи. А потом раз — и всё заберут. Обесценится.
Он встал, подошёл к Пелагее Ивановне, положил руку ей на плечо.
— Устал я, Поля, — сказал он тихо. — Устал.
Пелагея Ивановна погладила его по руке.
— Отработаешь смену и отдохнёшь, — сказала она. — Хлебом покормлю. Супец сварю.
Виктор Сергеевич вздохнул, поцеловал жену в макушку и пошёл в прихожую. Надел шапку, куртку, ботинки. Взял сумку с обедом и термос.
— До вечера, — сказал он.
— До вечера, — ответила Пелагея Ивановна.
Хлопнула дверь. Стало тихо.
Пелагея Ивановна достала из духовки золотистые буханки. От них шёл пар. Она переложила хлеб на деревянную доску, накрыла полотенцем.
В комнате зашевелился Васенька. Пелагея Ивановна прислушалась. Кровать скрипнула. Послышалось кряхтение, потом шарканье босых ног.
Васенька вошёл на кухню в трусах и майке, потирая небритое лицо.
— Доброе утро, — сказал он, зевая.
— Доброе, — ответила Пелагея Ивановна. — Умойся, потом завтракать будем.
— Чё на завтрак? — спросил Васенька, потягиваясь.
— Яичницу сделаю. Хлеб свежий.
— Класс, — сказал Васенька. — Мам, я сегодня тут это... по делам пойду.
— По каким делам? — спросила Пелагея Ивановна, доставая сковородку.
— Ну, дела есть, — неопределённо сказал Васенька. — Может, работу найду.
Пелагея Ивановна положила на сковородку масло, разбила яйца.
— Хорошо бы, — сказала она. — А то сидишь дома. Молодой ещё. Отцу тяжело тянуть всех.
— Да я понимаю, — сказал Васенька, садясь за стол. — Я ж не дурак. Вот, приятель один обещал помочь. В автосервисе.
— В автосервисе работа грязная, — сказала Пелагея Ивановна. — Но зато при деле.
Яичница зашипела. Пелагея Ивановна посолила её, поперчила.
— Мам, а денег дай, — сказал Васенька. — Ну, на дорогу. На обед.
Пелагея Ивановна перевернула яичницу, потом достала из кармана халата кошелёк, вынула две рублёвые бумажки и положила на стол.
— Спасибо, мам, — сказал Васенька, быстро забирая деньги.
— Вот хлеб возьмёшь с собой, — сказала Пелагея Ивановна. — Две буханки. Свежий.
— Не, мам, чё я с хлебом буду ходить, — сказал Васенька. — Я в столовке поем.
— Возьмёшь, — твёрдо сказала Пелагея Ивановна. — Свежий хлеб лучше всяких столовок.
Васенька вздохнул, почесал живот.
— Ладно, возьму.
Пелагея Ивановна положила яичницу на тарелку, поставила перед сыном. Отрезала два ломтя хлеба.
— Горячий ещё, — сказала она. — Осторожно.
Васенька взял ломоть хлеба, откусил, зажмурился.
— Вкусно, ох! — сказал он с полным ртом. — Мам, ты лучше всех печёшь.
Пелагея Ивановна улыбнулась, села напротив сына. Смотрела, как он ест. Ел он жадно, но аккуратно. Всегда так ел, даже маленьким.
— Ты это, мам, — сказал Васенька, доедая яичницу. — Не переживай за меня. Я ж не пропаду. Я всё понимаю. Батя старый уже. И ты... не молодеешь. Я вас не брошу.
Он доел, вытер губы тыльной стороной ладони.
— Спасибо, — сказал он. — Пойду оденусь.
Васенька ушёл из кухни. Пелагея Ивановна убрала тарелку, вымыла сковородку. Отрезала себе кусок хлеба, намазала маслом, посыпала солью. Медленно съела, запивая чаем.
Васенька вернулся на кухню одетый, причёсанный.
— Ну я пошёл, — сказал он.
Пелагея Ивановна завернула две буханки в полотенце, протянула сыну.
— Держи, — сказала она. — И не пей сегодня. Если на работу устраиваться, то трезвым надо быть.
— Да я не буду, — сказал Васенька, беря свёрток. — Я чё, дурак?
Он чмокнул мать в щёку и ушёл.
Пелагея Ивановна вздохнула, посмотрела на оставшиеся шесть буханок. Две оставит дома, четыре отнесёт соседям. По рублю за буханку. Не разбогатеешь, конечно, но приятно, когда хлеб берут.
Она накрыла буханки полотенцем, вернулась в комнату, начала убирать постель. Стелить её всегда аккуратно, с подгибами, чтобы простыня не сминалась и не сбивалась.
В дверь позвонили. Пелагея Ивановна накинула кофту и пошла открывать. На пороге стояла Анна Андреевна с пятого этажа, в халате и тапочках.
— Здравствуй, Поля, — сказала она. — А я вот запах учуяла. Чую — Полин хлеб! У тебя сегодня хлебный день?
— Хлебный, — кивнула Пелагея Ивановна. — Заходи, Аня. У меня как раз есть.
Анна Андреевна зашла в квартиру, прошла на кухню. Увидев буханки, всплеснула руками.
— Ой, красота какая! — воскликнула она. — Прямо как в магазине! Нет, лучше!
— Садись, — сказала Пелагея Ивановна. — Чаю налью. С хлебом попробуешь.
— Нет-нет, — замахала руками Анна Андреевна. — Я только за хлебом. Мне в поликлинику сегодня, кровь сдавать. Натощак надо.
— Ну хоть понюхай, — сказала Пелагея Ивановна, протягивая буханку.
Анна Андреевна взяла хлеб, поднесла к лицу, вдохнула.
— Ммм, — сказала она. — Вот это запах! Не то что этот, магазинный. Сколько я тебе должна, Поля?
— Рубль, — сказала Пелагея Ивановна.
Анна Андреевна достала из кармана халата мятый рубль и протянула Пелагее Ивановне.
— Спасибо тебе, — сказала она. — Мой Степан обрадуется. Он твой хлеб обожает.
— На здоровье, — сказала Пелагея Ивановна.
— Ну, я побегу, — сказала Анна Андреевна. — Кровь-то сдавать.
Она ушла. Пелагея Ивановна положила рубль в кошелёк, вернулась к постели. Закончила убираться, потом прошлась по квартире с тряпкой, вытирая пыль.
День начинался обычный. В два часа по телевизору будет «Санта-Барбара». В пять придёт Людмила Петровна, принесёт стирку. В семь вернётся Виктор Сергеевич, уставший, злой. Надо будет накормить его супом и уложить. В одиннадцать, может быть, вернётся Васенька, пьяный. Или не вернётся.
Пелагея Ивановна подошла к окну. Снаружи уже рассвело. Люди шли на работу, кутаясь в пальто и куртки. Медленно ехали машины. Рабочий в оранжевой жилетке чистил тротуар от снега.
Она посмотрела на буханки, остывающие на столе. Ничего, ещё три отнесёт соседям. Зина со второго любит её хлеб. И Николай Петрович с четвёртого всегда берёт, хоть и ворчит. И Светочка молодая, с Коленькой, их квартира напротив. Светочка недавно родила, устаёт, наверное. Может, даром отдать ей буханку? Малыш-то грудной у неё.
Пелагея Ивановна вздохнула, присела на табурет. Надо было отдохнуть немного, а потом идти по соседям с хлебом. А потом будет «Санта-Барбара». А потом стирка от Людмилы Петровны.
А потом снова вечер, и снова ночь, и снова утро.
И снова всё сначала.