Михаил Степанович Воронов проснулся, как всегда, за пять минут до будильника. Четыре тридцать утра. Серый питерский рассвет ещё не думал пробиваться сквозь плотные шторы его однокомнатной квартиры на Васильевском острове. Он лежал, глядя в потолок, и слушал, как где-то этажом выше капает вода в ванной. Кап. Кап. Кап. Монотонный ритм, который он знал наизусть.
Три года назад рядом с ним лежала Надя. Она всегда ворчала, когда он вставал так рано, тянула его обратно в постель своей тёплой рукой. Теперь другая половина кровати была холодной и нетронутой, как музейный экспонат.
Михаил встал, прошёл на кухню. Включил чайник — тот самый, который они купили вместе в "Максидоме" на распродаже. Достал из шкафчика кружку с надписью "Лучший водитель". Надя подарила на его пятидесятилетие. Насыпал растворимого кофе, две ложки без горки. Всё как всегда. Рутина спасала от мыслей.
В пять пятнадцать он уже выходил из подъезда. Маршрутка стояла во дворе — жёлтая "Газель" с номером 47 на лобовом стекле. Михаил обошёл её, проверяя колёса, как делал каждое утро вот уже пятнадцать лет. Левое заднее немного спускало — надо будет заехать на шиномонтаж после смены.
Первый рейс начинался в шесть утра от станции метро "Василеостровская". К этому времени уже собиралась небольшая очередь из ранних пташек — медсестёр, заканчивающих ночную смену, строителей, спешащих на объекты, студентов, возвращающихся после ночных гуляний.
— Здрасьте, Михаил Степаныч, — кивнула ему Алина Рахимова, забираясь в салон. Молодая женщина с уставшими глазами, в медицинской форме под осенней курткой. Она ездила с ним уже года два, всегда после ночной смены в больнице на Петроградской.
— Доброе утро, — буркнул Михаил, принимая мелочь.
Алина села на своё обычное место у окна, достала телефон. Михаил знал, что сейчас она напишет сообщение дочке — пятилетней Камиле, которая останется с бабушкой до вечера. Он знал привычки всех своих постоянных пассажиров. Это было как смотреть один и тот же сериал каждый день — предсказуемо и успокаивающе.
Маршрутка заполнилась наполовину. Михаил тронулся, выруливая на Средний проспект. Город медленно просыпался. Редкие машины скользили по мокрому асфальту — ночью прошёл дождь, оставив после себя лужи и запах озона.
На остановке у Смоленского кладбища в маршрутку сел ОН.
Михаил заметил его сразу — что-то в этом пассажире было не так. Пожилой мужчина в потёртом сером пальто, с аккуратно подстриженной бородкой. Ничего особенного, таких в Питере тысячи. Но от него исходило странное ощущение... неуместности, что ли. Как если бы кто-то вырезал фигуру из одной фотографии и вклеил в другую.
Мужчина молча протянул мелочь — ровно тридцать пять рублей, копейка в копейку. Сел на последнее сиденье слева, у окна. Михаил посмотрел на него в зеркало заднего вида. Пассажир сидел прямо, сложив руки на коленях, и смотрел в окно. Не в телефон, как все остальные, а просто в окно, на проносящиеся мимо дома.
Всю дорогу до конечной Михаил периодически поглядывал на странного пассажира. Тот не шевелился, только глаза иногда перемещались, следя за чем-то за окном. На конечной остановке у ТЦ "Галерея" все вышли, кроме него.
— Приехали, — сказал Михаил, обернувшись.
Мужчина медленно повернул голову, посмотрел на него. Глаза у него были серые, как питерское небо в ноябре. Он кивнул, поднялся и пошёл к выходу. У самой двери обернулся, снова посмотрел на Михаила — долго, пристально, будто запоминая, — а потом вышел.
Михаил хотел было окликнуть его, но увидел на сиденье, где сидел странный пассажир, маленький предмет. Подошёл ближе. Это была старая фотография, чёрно-белая, с загнутыми уголками. На ней была изображена женщина с ребёнком на руках, стоящая у входа в какой-то дом. Лица были размыты временем, но что-то в этом снимке заставило Михаила положить его в карман, а не выбросить, как он обычно поступал с забытыми вещами.
Следующий рейс начинался через пятнадцать минут. Михаил купил себе кофе в автомате, выкурил сигарету — первую за день. Фотография жгла карман, но он не доставал её. Почему-то казалось, что стоит ещё раз на неё взглянуть — и произойдёт что-то необратимое.
Странный пассажир появился снова через три дня. Та же остановка, то же время — семь пятнадцать утра. То же место в салоне. Те же тридцать пять рублей мелочью. Только на этот раз, выходя, он оставил на сиденье маленький латунный ключ. Старинный, с витиеватым узором на головке.
Михаил подобрал ключ, повертел в руках. От металла исходило странное тепло, будто его только что держали в ладони. На этот раз в маршрутке оставалось несколько пассажиров, и ключ заметила Алина.
— Кто-то потерял, — сказала она, подходя ближе. — Красивый какой. Антиквариат, наверное.
— Возьмите, если хотите, — неожиданно для себя сказал Михаил. — Всё равно выбрасывать.
Алина удивлённо посмотрела на него, потом на ключ.
— Правда можно?
— Берите.
Она взяла ключ, спрятала в карман. На следующий день Алины в маршрутке не было. И через день тоже. Михаил начал беспокоиться — за два года она ни разу не пропускала свои поездки после ночных смен. На четвёртый день она появилась, но была... другой.
— Михаил Степанович! — она улыбалась так широко, что казалось, лицо вот-вот треснет. — Вы не поверите, что произошло!
Она села на своё обычное место и начала рассказывать. Оказывается, на следующий день после того, как она взяла ключ, ей позвонили из больницы, где три года назад умер её отец. Сказали, что нашлась банковская ячейка, о которой никто не знал. А ключ — тот самый латунный ключ — идеально подошёл к замку. Внутри были документы на квартиру в центре города, о которой отец никогда не рассказывал, и приличная сумма денег.
— Это же чудо! — повторяла Алина. — Настоящее чудо! Теперь Камила сможет пойти в хорошую школу, и нам не придётся ютиться в коммуналке!
Михаил слушал её и чувствовал, как по спине бегут мурашки. Он вспомнил фотографию, которая до сих пор лежала в кармане его куртки. Достал её, посмотрел внимательнее. Женщина на снимке... что-то знакомое было в повороте головы, в том, как она держала ребёнка.
Таинственный пассажир стал появляться регулярно — раз в три-четыре дня. Всегда оставлял что-то: то старую монету, то пожелтевшее письмо, то маленькую деревянную фигурку. Михаил перестал предлагать эти вещи пассажирам после случая с Алиной. Он складывал их в бардачок, а потом переносил домой, в обувную коробку под кроватью.
Однажды вечером, разбирая накопившиеся предметы, он заметил закономерность. На каждом была едва заметная метка — маленький символ, похожий на перевёрнутую восьмёрку. Символ бесконечности.
Михаил начал следить за пассажиром внимательнее. Заметил, что тот всегда выходит на конечной, но никуда не идёт — просто растворяется в толпе, будто его и не было. Попытался проследить за ним однажды, оставив маршрутку на напарника, но потерял его у самого выхода из торгового центра. В один момент пассажир был там, в следующий — исчез.
Прошёл месяц. Коробка под кроватью заполнилась странными предметами. Михаил начал видеть сны — яркие, реалистичные, в которых он жил другой жизнью. То он был капитаном дальнего плавания, то учителем в сельской школе, то врачом в полевом госпитале. И в каждом сне рядом была Надя — живая, смеющаяся, любящая.
Просыпаясь, он долго не мог понять, где он и какая из жизней настоящая.
В один особенно промозглый ноябрьский день пассажир не вышел на конечной. Михаил обернулся — тот сидел на своём месте, смотрел прямо на него.
— Все вышли, — сказал Михаил. Голос прозвучал хрипло.
Пассажир поднялся, медленно подошёл ближе. Вблизи Михаил увидел, что глаза у него не просто серые — в них были вкрапления золотистых искр, как звёзды в туманности.
— Михаил Степанович, — голос у пассажира был тихий, но каждое слово отдавалось эхом где-то в глубине черепа. — Вы хороший человек. Вы возите людей изо дня в день, знаете их истории, их боли. Вы заслуживаете выбора.
— Какого выбора? — Михаил почувствовал, как пересохло во рту.
Пассажир достал из кармана ещё одну фотографию. Цветную, современную. На ней были Михаил и Надя, только оба выглядели моложе лет на десять. Стояли на фоне моря — яркого, южного, совсем не похожего на Балтику.
— Есть место, где все дороги сходятся, — сказал пассажир. — Где каждый выбор, который мы не сделали, продолжает жить. Где ваша Надя не заболела. Где вы уехали из этого серого города, как мечтали в молодости.
Михаил смотрел на фотографию, не в силах отвести взгляд. Надя на снимке смеялась, закрывая лицо от солнца ладонью. Он помнил этот жест, помнил так ясно, что сердце заныло.
— Это какой-то фокус, — прохрипел он.
— Каждый предмет, что я оставлял, — ключ, — продолжил пассажир. — Они открывают двери между мирами для тех, кто их находит. Маленькие двери к маленьким чудесам. Но для вас... для вас я могу открыть большую дверь.
Он протянул Михаилу фотографию.
— Возьмите. Посмотрите на обратную сторону дома — вашего дома, где вы живёте. Там есть дверь, которую никто не замечает. Старая, железная, с облупившейся зелёной краской. Откройте её этой фотографией, просто приложите к замку. И вы окажетесь там, где должны были быть.
Михаил взял фотографию дрожащими пальцами.
— А что... что будет здесь? С этим миром?
Пассажир улыбнулся — впервые за всё время.
— Он продолжится. Просто без вас. Найдётся другой водитель для маршрутки номер сорок семь. Солнце будет вставать и садиться. Алина будет растить дочь в новой квартире. Всё будет хорошо.
— А вы... кто вы?
— Я — перевозчик, как и вы. Только мои маршруты проходят между мирами. И моя остановка здесь подходит к концу.
Он развернулся и пошёл к выходу. У двери обернулся.
— У вас есть время до полуночи. Потом дверь закроется навсегда. Выбор за вами, Михаил Степанович.
И вышел.
Михаил сидел в пустой маршрутке ещё минут десять, сжимая фотографию. Потом спрятал её во внутренний карман и поехал на следующий круг. Пассажиры входили и выходили, город жил своей жизнью, но Михаил будто смотрел на всё это через матовое стекло.
Вечером, сдав маршрутку, он долго бродил по городу. Шёл по набережной, смотрел на тёмную воду Невы. Вспоминал, как они с Надей гуляли здесь в белые ночи, строили планы, мечтали о путешествиях. Все эти мечты умерли вместе с ней в больничной палате три года назад.
Дома он достал коробку с предметами, что оставлял таинственный пассажир. Разложил их на столе. Каждый предмет тихо светился в полумраке кухни — едва заметно, как светлячки. Михаил понял, что это не простые вещи. Это были ключи к чужим судьбам, к другим жизням, к иным возможностям.
Он взял фотографию — ту, первую, чёрно-белую. Присмотрелся внимательнее. Женщина на снимке... Боже, это же была Надина бабушка! Он видел этот снимок в их семейном альбоме. Но как...
Телефон зазвонил, прервав его мысли. Алина.
— Михаил Степанович, простите, что так поздно. Я просто хотела ещё раз поблагодарить. За ключ. Вы даже не представляете, как изменилась наша жизнь. Камила теперь улыбается каждый день, и я... я впервые за долгое время чувствую, что всё будет хорошо.
— Рад за вас, — тихо сказал Михаил.
— А ещё... я знаю, это прозвучит странно, но после того случая я стала замечать того пассажира. Который ключ оставил. Он ведь до сих пор ездит?
— Ездил. Но больше не будет.
— Жаль. Хотела бы его поблагодарить. Михаил Степанович, вы в порядке? Голос у вас какой-то...
— Всё хорошо, Алина. Увидимся завтра.
Он положил трубку. Посмотрел на часы — десять вечера. Два часа до полуночи.
Михаил вышел во двор. Обошёл дом, освещая путь фонариком телефона. И нашёл её — дверь с облупившейся зелёной краской, спрятанную между мусорными баками и вентиляционной шахтой. Он проходил мимо сотни раз и никогда не замечал.
Достал фотографию. Надя улыбалась ему с глянцевой поверхности. Где-то там, за этой дверью, она ждала его. Живая, здоровая, любящая.
Михаил приложил фотографию к ржавому замку. Раздался тихий щелчок, и дверь приоткрылась. Из щели лился мягкий золотистый свет, пахло морем и жасмином — Надиными духами.
Он стоял перед дверью, и время будто остановилось. С одной стороны — серый Питер, пустая квартира, маршрутка номер сорок семь, бесконечные одинаковые дни. С другой — Надя, море, другая жизнь. Жизнь, которую он заслужил.
Но...
Михаил вспомнил Алину и её дочку. Вспомнил других своих пассажиров — студента Костю, который каждое утро ехал на подработку, чтобы оплатить учёбу; бабушку Марию Ивановну с третьей остановки, которая возила внукам домашние пирожки; Сергея-строителя, который копил на свадьбу...
Если он уйдёт, кто повезёт их завтра утром? Конечно, найдётся другой водитель. Но будет ли он знать, что Марии Ивановне нужно помочь с тяжёлой сумкой? Что Костя иногда не может наскрести на проезд, и можно сделать вид, что не заметил? Что Алине после ночной смены нужно несколько минут тишины, прежде чем она будет готова говорить?
Михаил закрыл глаза. Увидел Надю — не ту, с фотографии, а настоящую, свою. Она лежала в больничной койке, держала его за руку.
— Живи, Миша, — шептала она. — Живи за нас обоих. Не закрывайся от мира. Обещай мне.
Он тогда обещал. И нарушил обещание, спрятавшись за рутиной и одиночеством.
Михаил открыл глаза. Достал из кармана все предметы, что оставлял таинственный пассажир. Один за другим бросил их в приоткрытую дверь. Пусть найдут свой путь к тем, кому они нужнее. А фотографию...
Фотографию он разорвал пополам и тоже бросил в золотистый свет. Дверь тихо щёлкнула и закрылась. Когда Михаил посветил на неё фонариком, это была просто старая ржавая дверь, наглухо заваренная.
Он вернулся домой, заварил чай в той самой кружке "Лучший водитель". Сел у окна, смотрел на редкие огни в окнах напротив. Город засыпал. А завтра в шесть утра у метро "Василеостровская" будет ждать маленькая очередь ранних пассажиров. И жёлтая "Газель" с номером сорок семь повезёт их по привычному маршруту.
Михаил достал телефон, открыл фотографию Нади — единственную, что у него осталась. Улыбнулся ей.
— Я буду жить, — пообещал он. — По-настоящему жить. Не просто существовать, а жить. За нас обоих.
Где-то в городе часы пробили полночь. Новый день начинался.
На следующее утро Михаил проснулся за пять минут до будильника, как всегда. Но впервые за три года он не стал лежать, глядя в потолок. Встал, открыл шторы. Питерское небо было серым, моросил дождь, но Михаилу показалось, что где-то за тучами пробивается солнце.
В маршрутке его ждали обычные пассажиры. Алина улыбнулась, садясь на своё место.
— Доброе утро, Михаил Степанович! Знаете, у меня такое чувство, будто сегодня произойдёт что-то хорошее.
— Может быть, — ответил Михаил и впервые за долгое время улыбнулся в ответ. — Может быть.
На остановке у Смоленского кладбища никто не сел. Михаил посмотрел в зеркало заднего вида на пустое последнее сиденье слева. Ему показалось, что на мгновение там мелькнула тень в сером пальто. Но это был просто отблеск фонаря.
Маршрутка номер сорок семь покатила дальше по своему вечному маршруту. А где-то в параллельном мире, у тёплого моря, другой Михаил просыпался рядом с Надей. И оба этих мира были настоящими. Оба были правильными. Просто это были разные дороги.
И на каждой дороге есть свой перевозчик.