Марина Волкова вытерла руки о засаленный фартук и взглянула на конверт, который протягивал ей курьер. На владивостокском рыбном рынке, где она проработала последние двадцать лет, официальная корреспонденция появлялась редко.
— Распишитесь здесь, — курьер ткнул пальцем в планшет.
Марина неловко вывела подпись электронным пером. Её пальцы, привыкшие к холодной чешуе камбалы и скользкой коже минтая, с трудом справлялись с гладким пластиком.
— Что это? — спросила она у спины удаляющегося курьера, но тот уже растворился в утренней толпе покупателей.
Конверт был плотным, кремового цвета, с гербовой печатью нотариальной конторы из Санкт-Петербурга. Марина покрутила его в руках, оставляя на дорогой бумаге влажные отпечатки. Кто в Питере мог знать о её существовании?
— Марин, три кило трески! — крикнул знакомый голос.
Она сунула конверт в карман и вернулась к работе. Только вечером, в своей крошечной квартире на окраине Владивостока, она вскрыла послание.
"Уважаемая Марина Сергеевна Волкова," — начиналось письмо официальным языком, от которого у неё заболела голова. Суть сводилась к невероятному: некая Елена Дмитриевна Серебрякова, скончавшаяся месяц назад в Санкт-Петербурге, завещала ей трёхкомнатную квартиру на Васильевском острове.
Марина перечитала письмо трижды. Серебрякова? Это имя ей ни о чём не говорило. В Питере она была всего раз, двадцать лет назад, проездом на свадьбу двоюродной сестры в Москву. Ошибка? Но в письме были указаны все её данные: полное имя, дата рождения, даже девичья фамилия матери — Крылова.
Следующие две недели прошли как в тумане. Марина взяла отпуск — первый за пять лет — и купила билет на поезд. Девять дней в плацкарте через всю страну дали ей время подумать. Она звонила в нотариальную контору, но там лишь подтверждали: никакой ошибки, квартира действительно завещана ей, Марине Волковой из Владивостока.
Санкт-Петербург встретил её октябрьским дождём и порывистым ветром с Невы. Нотариус, полный мужчина с печальными глазами бассета, вручил ей ключи и документы.
— Елена Дмитриевна была... необычной женщиной, — сказал он, провожая Марину к выходу. — Художница. Последние годы жила затворницей. Соседи говорят, искала кого-то. Может быть, вас.
— Но я её не знала!
Нотариус пожал плечами:
— В завещании есть приписка. Она просила передать вам, цитирую: "Правда всегда находит дорогу. Даже через поколения."
Квартира находилась в старом доходном доме на 7-й линии. Марина долго стояла перед тяжёлой дубовой дверью, собираясь с духом. Ключ повернулся с трудом, словно замок давно не открывали.
Первое, что она увидела — коридор, увешанный картинами. Десятки полотен, написанных в странной, тревожной манере: размытые лица, искажённые фигуры, будто художница пыталась вспомнить что-то важное, но память подводила её.
— Вы к Елене Дмитриевне?
Марина вздрогнула. В дверях стоял пожилой мужчина в поношенном твидовом пиджаке.
— Я... я новая владелица, — выдавила она.
— А, так это вам она оставила квартиру! — мужчина протянул руку. — Виктор Арсеньев, сосед. Живу этажом ниже. Знал Елену Дмитриевну много лет. Странная была история с её смертью...
— Странная?
— Она умерла во сне, но врач сказал, что выражение лица у неё было... умиротворённое. Словно она наконец нашла то, что искала. Хотите, помогу разобраться? Тут столько вещей...
Марина кивнула, благодарная за поддержку. Следующие часы они провели, осматривая квартиру. Три комнаты были забиты не только картинами, но и книгами, фотоальбомами, странными предметами. В спальне Марина обнаружила целую стену, заклеенную вырезками из газет — некрологи, объявления о розыске, статьи о пропавших без вести.
— Она искала кого-то, — подтвердил Виктор. — Последние лет десять точно. Часами сидела в архивах, писала запросы. Говорила, что должна исправить старую несправедливость.
Вечером, оставшись одна, Марина села на пыльный диван в гостиной. Квартира пахла старыми красками и чем-то ещё — лавандой, как у её бабушки в деревне. Она закрыла глаза, и вдруг вспомнила: мама иногда плакала по ночам, думая, что Марина спит. А когда та спрашивала, что случилось, отвечала: "Просто сон приснился. Про одну женщину, которая потеряла дочь."
Марина встала и начала методично осматривать квартиру. Интуиция — то самое чутьё, которое помогало ей выбирать самую свежую рыбу среди сотен одинаковых — подсказывало: здесь есть что-то ещё. Что-то, предназначенное именно для неё.
В кабинете, за массивным письменным столом, она заметила неровность обоев. Осторожно отогнув край, обнаружила, что за ним скрывается дверца сейфа, вмурованного в стену. Но как его открыть без кода?
Марина села за стол и начала перебирать бумаги. Счета, квитанции, наброски... На одном листке, почти скрытом под грудой других, она увидела дату: 15.03.1979. Её день рождения.
Дрожащими пальцами она набрала цифры на сейфе. Щелчок — и дверца открылась.
Внутри лежали фотографии и пожелтевшие документы. На первой фотографии — молодая женщина с ребёнком на руках. Женщина была поразительно похожа на Елену Дмитриевну с портрета в прихожей, только моложе. А ребёнок...
Марина поднесла снимок к лампе. У девочки на шее была родинка в форме полумесяца — точно такая же, как у самой Марины.
Следующий документ заставил её сердце пропустить удар. Свидетельство о рождении на имя Марины Крыловой, дата рождения — 15 марта 1979 года, место — Ленинград. Мать — Елена Дмитриевна Серебрякова.
— Не может быть, — прошептала Марина. — Моя мать — Анна Крылова, она умерла десять лет назад во Владивостоке...
Но документы неумолимо выстраивались в цепочку правды. Справка из роддома, где значилось, что ребёнок умер при родах. Фальшивая — об этом свидетельствовала приписка на полях, сделанная дрожащей рукой Елены Дмитриевны: "Украли. Сказали, что умерла. Я знала — жива!"
Письмо, датированное 1980 годом: "Лена, прости меня. Я забрала девочку, потому что ты была больна, а я не могла иметь детей. Прости. Когда-нибудь я всё расскажу Марине. Твоя сестра, Анна."
Сестра. Анна Крылова, которую Марина всю жизнь считала матерью, была сестрой Елены Серебряковой. Украла ребёнка у родной сестры, воспользовавшись её послеродовой депрессией. Увезла на другой конец страны, во Владивосток, где никто не знал правды.
Марина опустилась на пол, не в силах стоять. Вся её жизнь оказалась ложью. Женщина, которую она оплакивала как мать, была её тётей. А настоящая мать умерла месяц назад, так и не увидев дочь, но каким-то чудом найдя её.
Утром пришёл Виктор — проверить, как она устроилась. Увидев заплаканное лицо Марины и разбросанные документы, он тяжело вздохнул.
— Так вы узнали...
— Вы знали?! — Марина вскочила.
— Догадывался. Елена Дмитриевна последний год была одержима Владивостоком. Нанимала детективов, искала какую-то Марину Волкову. Когда нашла, плакала три дня. А потом... улыбалась. Сказала мне: "Виктор, я нашла её. Моя девочка жива. Но я не могу просто появиться в её жизни — это разрушит всё, что она знает. Я оставлю ей наследство. И правду. Пусть сама решит, что с этим делать."
— Она могла приехать, позвонить...
— Могла. Но Елена Дмитриевна была мудрой женщиной. Она понимала — вы прожили целую жизнь с другой матерью. Любили её. Как она могла отнять это у вас? Но и уйти, не оставив вам ничего, тоже не могла. Вот и придумала — завещание. Чтобы вы приехали, увидели, узнали. И сами решили, нужна ли вам эта правда.
Марина подошла к окну. Внизу тёк своей чередой питерский день — спешили прохожие под зонтами, гудели машины, кричали чайки над каналом.
— А вы знаете, она оставила вам не только квартиру, — сказал Виктор. — В её мастерской есть картина. Последняя. Она писала её по памяти — вас в детстве. Тот единственный день, когда держала на руках.
Мастерская оказалась переделанной из кладовки комнатой с большим окном, выходящим во двор. На мольберте стояла картина — младенец, написанный с такой любовью и болью, что у Марины перехватило дыхание. А в углу картины — дата и подпись: "Моей Марине. Прости, что не смогла защитить. Мама."
Следующие дни Марина провела, разбирая архив Елены Дмитриевны. Она нашла десятки писем, которые та писала, но не отправляла. Историю болезни — тяжёлая послеродовая депрессия, попытка суицида. Анна воспользовалась этим, убедив врачей, что ребёнок умер, а Елене лучше об этом не знать.
Но материнское сердце не обманешь. Елена выздоровела и начала искать правду. Анна к тому времени уже уехала во Владивосток с мужем — военным моряком. Елена пыталась найти их, но Советский Союз был большой страной, а Анна тщательно заметала следы.
Только после смерти Анны, когда Марина попала в базу данных как наследница её имущества, Елена смогла найти дочь. Но было уже поздно — врачи дали ей несколько месяцев. Рак.
В последнем письме, датированном за неделю до смерти, Елена писала:
"Марина, доченька моя. Я не знаю, простишь ли ты меня за то, что не смогла тебя защитить, найти раньше. Но знай — ни один день я не переставала любить тебя и искать. Анна, думаю, тоже любила — по-своему. Не вини её слишком строго. Отчаяние и желание иметь ребёнка могут толкнуть на страшные поступки.
Я оставляю тебе всё, что имею. Не только квартиру и деньги — их немного, но хватит на безбедную жизнь. Я оставляю тебе право выбора. Ты можешь продать квартиру и уехать обратно во Владивосток, забыв обо всём. Или остаться здесь, в городе, где ты родилась.
В любом случае, знай — ты была желанным и любимым ребёнком. И если есть что-то после смерти, я буду оберегать тебя оттуда, как не смогла здесь."
Марина сложила письмо. На кухне закипел чайник — она уже освоилась в квартире, нашла, где что лежит. Виктор приносил продукты, рассказывал о Елене Дмитриевне — как она помогала соседским детям с уроками рисования, как подкармливала бездомных кошек во дворе, как однажды продала свою лучшую картину, чтобы оплатить операцию дворничихе.
— Она была хорошим человеком, вашей... мамой, — сказал Виктор за чаем.
— Обеих моих мам, — поправила Марина. — Одна дала мне жизнь, другая — вырастила. Обе любили по-своему.
— Останетесь в Питере?
Марина посмотрела в окно. Город уже не казался чужим. В конце концов, она здесь родилась. И потом — кто-то должен был продолжить дело Елены Дмитриевны. Не рисование — Марина не умела, но помощь людям. В районе был детский дом, Виктор упоминал, что Елена мечтала открыть там художественную студию, но не успела.
— Останусь, — решила она. — Продам свою квартиру во Владивостоке. А на вырученные деньги открою ту студию, о которой мечтала... мама.
Слово далось с трудом, но Виктор одобрительно кивнул.
Вечером Марина позвонила во Владивосток — предупредить на работе, что не вернётся. Заведующая рынком ахнула, услышав новость, но потом сказала:
— Знаешь, Марин, я всегда чувствовала — ты здесь временно. Будто ждала чего-то. Теперь понятно — ждала, когда правда тебя найдёт.
Ночью Марина не могла уснуть. Она ходила по квартире, разглядывая картины Елены. На многих были изображены дети — играющие, спящие, смеющиеся. Теперь она понимала: Елена рисовала ту жизнь, которую могла бы прожить её дочь. Все возрасты, все моменты — первые шаги, первый день в школе, выпускной. Фантазии матери, потерявшей ребёнка.
На каминной полке стояла фотография — Елена в старости, улыбающаяся, но с грустными глазами. Марина взяла снимок и прижала к груди.
— Я прощаю тебя, мама. И Анну тоже прощаю. Спасибо за наследство. Не только за квартиру — за правду. За возможность узнать, кто я на самом деле.
Утром она проснулась от звонка в дверь. На пороге стояла молодая женщина с девочкой лет семи.
— Простите, вы новая хозяйка? Мы к Елене Дмитриевне ходили на уроки рисования. Лиза, моя дочка, очень скучает...
Марина посмотрела на девочку — большие карие глаза, растрёпанные косички. Такой могла быть её собственная дочь, если бы жизнь сложилась иначе.
— Входите, — сказала она. — Уроки будут продолжаться. Я не умею рисовать, но мы что-нибудь придумаем.
И они придумали. Виктор оказался неплохим художником-любителем и согласился вести занятия. Марина организовывала, находила спонсоров среди местных предпринимателей — навыки торговли на рынке пригодились. Через полгода студия при детском доме открылась. Марина назвала её "Наследство" — в память о женщине, которая оставила ей больше, чем деньги и квартиру. Оставила смысл.
В первую годовщину смерти Елены Дмитриевны Марина пришла на кладбище. Могила была ухоженной — Виктор присматривал. Марина положила букет белых роз и села на скамейку рядом.
— Знаешь, мама, я думала, что счастлива во Владивостоке. Размеренная жизнь, понятная работа. Но это было не счастье — это было существование. Ты дала мне шанс на настоящую жизнь. Спасибо.
Ветер зашелестел листвой старых лип. Марине показалось, что она слышит ответ: "Живи, доченька. Живи за нас обеих."
По дороге домой — да, теперь она называла квартиру на Васильевском домом — Марина остановилась у небольшого антикварного магазина. В витрине стояла фарфоровая фигурка — мать с ребёнком на руках. Не раздумывая, она купила её.
Дома поставила фигурку на каминную полку, рядом с фотографией Елены. А потом достала телефон и набрала номер, который нашла в бумагах — двоюродная сестра Елены, живущая в Москве.
— Алло, Вера Дмитриевна? Это Марина, дочь Елены. Да, я знаю, для вас это неожиданность. Хотела бы встретиться, познакомиться. В конце концов, вы моя тётя...
Разговор продолжался час. Оказалось, Вера всегда подозревала, что с "смертью" ребёнка Елены что-то не так. Они договорились встретиться через неделю — Вера приедет в Петербург.
Вечером, готовя ужин на непривычной газовой плите доходного дома, Марина думала о странных путях судьбы. Сорок два года она прожила чужой жизнью. Но может, это и была её жизнь? Просто неполная, без знания правды.
Теперь круг замкнулся. Она вернулась туда, где началась её история. И готова была написать новые главы — уже от своего имени, зная, кто она и откуда.
За окном сгущались питерские сумерки. Где-то во Владивостоке уже наступило утро, открывался рыбный рынок, её бывшие коллеги раскладывали товар. А здесь, в Петербурге, начиналась новая жизнь Марины Волковой — нет, Марины Серебряковой-Волковой, как она решила представляться. В память об обеих матерях.
Телефон зазвонил — Виктор напоминал про завтрашнее занятие в студии.
— Помню, — ответила Марина. — И знаете что? Я думаю открыть ещё и библиотеку при студии. У мамы столько книг по искусству...
— Елена Дмитриевна была бы рада, — тепло сказал Виктор.
Марина положила трубку и улыбнулась. Да, была бы рада. Обе её матери были бы рады видеть её такой — нашедшей себя, нашедшей свой путь.
Наследство оказалось больше, чем квартира и деньги. Это была возможность стать собой — настоящей.