Марина Левченко проснулась от тихого бормотания, доносившегося из соседней комнаты. Электронные часы на прикроватной тумбочке показывали 3:47. Опять. Третью ночь подряд Алиса разговаривала во сне примерно в это же время.
Она лежала, прислушиваясь к приглушённым звукам детского голоса за тонкой стеной их съёмной двушки на Московском проспекте. После переезда в Воронеж прошло уже четыре месяца, но Алиса всё ещё плохо спала. Марина списывала это на адаптацию — новый детский сад, новая квартира, новый город. Всё новое, кроме старых кошмаров, которые она надеялась оставить в Россоши вместе с разбитым браком и могилой брата.
Голос Алисы стал громче, и теперь можно было разобрать отдельные слова:
— ...нет, дядя Костя, мама спит... она устала... да, я помню...
Марина резко села в кровати. Дядя Костя? Откуда это имя? У них не было знакомых с таким именем. Она босиком прокралась к двери детской и приоткрыла её.
В полумраке комнаты, освещённой только ночником в виде луны, Алиса сидела на кровати, скрестив ноги. Её любимый плюшевый заяц валялся на полу. Девочка смотрела в угол комнаты и оживлённо кивала, будто действительно с кем-то разговаривала.
— Алиса? — Марина вошла в комнату. — Милая, с кем ты разговариваешь?
Девочка повернулась к матери, и в её серых глазах мелькнуло что-то похожее на досаду.
— С дядей Костей, мама. Я же тебе говорила вчера.
— Вчера ты сказала, что у тебя появился новый друг. Но не сказала, как его зовут.
Алиса пожала худенькими плечиками:
— Он не хотел, чтобы я сразу говорила. Сказал, ты расстроишься.
По спине Марины пробежал холодок. Она села на край кровати, стараясь сохранять спокойствие. В конце концов, воображаемые друзья — это нормально для пятилетних детей. Особенно для тех, кто пережил стресс от переезда.
— И где сейчас твой дядя Костя?
Алиса указала на угол комнаты:
— Там. Он говорит, что ты его не видишь, потому что взрослые разучились видеть важные вещи.
— А как он выглядит?
— У него добрые глаза, как у тебя. И шрам на брови, вот тут, — Алиса провела пальчиком над левой бровью. — И он всегда в зелёной рубашке. Говорит, что ты ему её подарила.
Марина почувствовала, как комната начала вращаться. Зелёная рубашка. Шрам на брови от падения с велосипеда. Костя. Её младший брат Константин, погибший в автокатастрофе семь лет назад, за два года до рождения Алисы.
— Что... что ещё он тебе говорит? — её голос дрожал.
— Разное. Что любит тебя. Что ты не виновата. Что он хочет, чтобы ты перестала плакать по ночам.
Марина не плакала по ночам. По крайней мере, не при дочери. Только иногда, запершись в ванной, когда воспоминания становились невыносимыми. Когда она вспоминала их последний разговор, их ссору из-за её бывшего мужа, которого Костя терпеть не мог. Как она сказала брату, чтобы он не лез в её жизнь. Как он уехал обиженный, и через два часа ей позвонили из больницы.
— Алиса, это... это просто сон, милая. Или твоё воображение.
Девочка покачала головой:
— Нет, мама. Дядя Костя настоящий. Он сказал, что ты так скажешь. И ещё сказал напомнить тебе про жёлтую машинку.
Марина вцепилась в край кровати. Жёлтая машинка — игрушечный Камаро, который она подарила Косте на его десятый день рождения. Он хранил её на приборной панели своей машины как талисман. После аварии машинку не нашли, хотя всё остальное из салона собрали.
— Он говорит, что машинка у него, — продолжала Алиса. — И что он помнит, как вы с ним играли в гонки на кухне, когда бабушка уходила в магазин.
Слёзы потекли по щекам Марины. Она не рассказывала дочери эти истории. Никому не рассказывала. Это были их с Костей секреты, их детские воспоминания из коммуналки в старом центре Россоши.
— Дядя Костя хочет, чтобы я передала тебе кое-что, — Алиса слезла с кровати и подошла к комоду. Она выдвинула нижний ящик и достала оттуда что-то маленькое, зажатое в кулачке. — Он сказал, что это было в кармане его куртки. Той самой.
Марина протянула дрожащую руку, и Алиса положила в её ладонь маленький металлический предмет. Это был брелок — половинка разломанного сердца с гравировкой "Брат". Вторая половинка с надписью "Сестра" уже семь лет лежала в шкатулке Марины, спрятанной на верхней полке шкафа. Они купили эти брелки на её восемнадцатилетие, за год до его смерти.
— Откуда... откуда это у тебя?
— Я же сказала, дядя Костя дал. Не сейчас дал. Он положил в ящик, когда мы только переехали. Сказал подождать правильного момента.
Марина обняла дочь, прижала к себе, чувствуя её тепло, её реальность в этом suddenly ставшем зыбким мире.
— Мама, ты плачешь?
— Это... это слёзы радости, малышка.
— Дядя Костя говорит, что скоро ему нужно будет уйти. Но сначала он хочет, чтобы ты кое-что сделала.
— Что?
— Поехала в Россошь. На кладбище. И сказала то, что не успела сказать тогда.
Марина кивнула, не в силах говорить. Она понимала, что происходящее невозможно, что должно быть рациональное объяснение. Но брелок в её руке был настоящим, тёплым, со знакомыми царапинами.
— А ещё, — Алиса зевнула, — дядя Костя говорит, что Сергей — хороший человек. Тот Сергей, который приносит тебе кофе на работу. Он говорит, дай ему шанс.
Марина вздрогнула. Сергей Воронов, новый анестезиолог в их больнице, действительно последние две недели приносил ей кофе в ночные смены. Милый, внимательный, с добрыми карими глазами. Она держала его на расстоянии, как и всех мужчин после развода.
— Дядя Костя устал, — Алиса потёрла глаза. — Он говорит, что ему трудно так долго оставаться. Но он ещё побудет, пока ты не будешь готова отпустить его.
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Марина взяла отгулы на работе — благо, накопилось достаточно. Она отвезла Алису к своей подруге Наташе и поехала в Россошь.
Кладбище встретило её осенней сыростью и тишиной. Могила Кости была ухожена — мама приезжала каждую неделю. Марина опустилась на колени перед серым гранитным памятником с фотографией улыбающегося парня.
— Прости меня, — слова вырвались сами собой. — Прости за те последние слова. За то, что не послушала тебя про Димку. Ты был прав, он оказался мудаком. Прости, что не успела сказать, как сильно люблю тебя. Как благодарна за то, что ты всегда меня защищал. За то, что был лучшим братом на свете.
Она говорила долго, выплёскивая всё, что копилось годами. Говорила о вине, которая съедала её изнутри. О том, как ей его не хватает. О том, что назвала дочь Алисой, потому что он всегда говорил, что если у него будет дочка, он назовёт её так — в честь их любимой сказки.
Когда слова закончились, она просто сидела, держа в руке обе половинки брелка. Ветер шелестел жёлтыми листьями, и в этом шелесте ей почудился знакомый голос: "Я тоже люблю тебя, сестрёнка. Живи. Будь счастлива."
Вернувшись в Воронеж, Марина забрала Алису и поехала домой. Девочка была необычно тихой.
— Мам, — сказала она, когда они поднимались по лестнице, — дядя Костя больше не приходит.
— Как это?
— Он пришёл попрощаться вчера вечером. Сказал, что ты молодец. Что он может идти теперь. И ещё сказал, что будет смотреть за нами оттуда, — Алиса показала пальчиком вверх, — но больше не сможет разговаривать. Это очень трудно, говорит.
Марина присела и обняла дочь:
— Ты будешь по нему скучать?
— Немножко. Но он сказал, что так правильно. Что мёртвые не должны слишком долго задерживаться с живыми. И что у меня скоро появятся настоящие друзья в садике.
Они вошли в квартиру. На кухонном столе лежала записка от соседки: "Марина, вам тут передали, сказали срочно. Я положила на стол. Люба."
Рядом с запиской лежала жёлтая игрушечная машинка — потёртый Камаро с облупившейся краской. Марина взяла её дрожащими руками. На днище были нацарапаны их с Костей инициалы — они сделали это canцелярским ножом, когда родители не видели.
— Красивая машинка, — сказала Алиса. — Можно я с ней поиграю?
— Конечно, малышка. Это теперь твоя машинка.
Вечером, уложив Алису спать, Марина сидела на кухне с чашкой чая. В телефоне пришло сообщение от Сергея: "Марина, завтра работаете в ночь? Может, поужинаем перед сменой? Знаю хорошее место."
Она посмотрела на жёлтую машинку на столе, на две половинки брелка, соединённые вместе. Взяла телефон и напечатала: "С удовольствием."
Где-то в глубине квартиры тихо скрипнула половица — так, как обычно скрипела, когда кто-то проходил по коридору. Но Марина не пошла проверять. Она знала, что там никого нет. И знала, что это хорошо.
Некоторые призраки приходят не чтобы пугать, а чтобы исцелять. И когда их работа сделана, они уходят, оставляя после себя только тепло и жёлтые игрушечные машинки — напоминание о том, что любовь сильнее смерти, а прощение возможно даже через годы молчания.
В комнате Алисы было тихо. Девочка спала спокойно, обнимая плюшевого зайца. В углу комнаты, где обычно, по её словам, сидел дядя Костя, теперь стоял только маленький детский стульчик. Пустой.
Но не одинокий.
Жизнь продолжалась.