Больничная палата пахла хлоркой и чем-то неуловимо медицинским — запахом, который невозможно описать, но который узнаешь из тысячи. Виктор Павлович лежал на своей койке у окна и смотрел на серое октябрьское небо. Завтра операция. Завтра решится всё.
— Дядь Виктор, вы спите? — раздался голос с соседней койки.
Виктор повернул голову. Максим, двадцатипятилетний парень с забинтованной головой и загипсованной рукой, смотрел на него с любопытством щенка.
— Нет, не сплю. И не называй меня дядей, я тебе не родственник.
— Ну Виктор Павлович тогда. Вы что, правда не боитесь?
— Чего не боюсь?
— Ну... завтра же. Операция на открытом сердце — это вам не шутки.
Виктор усмехнулся. Странно, но этот мальчишка, попавший сюда после того, как разбил свою машину, пытаясь обогнать грузовик на мокрой дороге, вызывал у него симпатию. Может быть, потому что напоминал его самого в молодости — такой же самоуверенный, такой же наивный.
— А что толку бояться? — Виктор потянулся за стаканом воды на тумбочке. — Страх ничего не изменит. Либо проснусь после операции, либо нет. Третьего не дано.
— Вот это философия! — Максим попытался сесть, но поморщился от боли. — Я бы так не смог. Я вообще думал, что умру, когда машина перевернулась. Знаете, что самое странное? В тот момент я думал не о смерти, а о том, что не успел досмотреть последний сезон сериала.
Виктор рассмеялся — впервые за последние дни искренне рассмеялся.
— Вот это правильно. Смерть всегда приходит некстати. У неё дурная привычка не спрашивать, удобно ли нам.
Дверь палаты открылась, и вошла медсестра Ольга с вечерними таблетками. Женщина средних лет с усталым лицом и добрыми глазами. Виктор заметил, как она устало вздохнула, поставив поднос на стол.
— Ольга Сергеевна, — окликнул её Максим, — а правда, что сердце может биться вне тела?
— Может, — она протянула Виктору маленький бумажный стаканчик с лекарствами. — Во время операции его подключают к специальному аппарату. Но лучше об этом не думать, Виктор Павлович.
— А я и не думаю, — Виктор проглотил таблетки. — Я вообще стараюсь в последнее время поменьше думать. От мыслей один вред.
Ольга покачала головой и перешла к Максиму.
— Молодой человек, вам нужно поспать. Завтра утром вас ждёт рентген.
— Опять? — Максим скривился. — Я уже светлюсь как новогодняя ёлка от всех этих рентгенов.
Когда медсестра ушла, в палате повисла тишина. За окном начинал накрапывать дождь, и капли барабанили по стеклу монотонную мелодию. Виктор закрыл глаза, но сон не шёл.
— Виктор Павлович, — снова подал голос Максим, — а у вас есть семья?
— Была жена. Развелись пятнадцать лет назад. Сын живёт в Германии, приезжает раз в год на неделю.
— И всё?
— А что ещё нужно? — Виктор открыл глаза и посмотрел в потолок. — Знаешь, я всю жизнь работал. Строил мосты. Думал, что это важно — оставить после себя что-то материальное. А теперь лежу здесь и понимаю, что мосты построит кто-то другой. А вот время, которое я не провёл с сыном, когда он был маленьким, — это не вернёшь.
— Но вы же строили для людей...
— Для людей, — Виктор хмыкнул. — Знаешь, что я понял за шестьдесят восемь лет? Мы все врём себе. Говорим, что делаем что-то для других, для общества, для будущего. А на самом деле просто боимся остановиться и посмотреть на себя в зеркало. Боимся увидеть, что жизнь проходит, а мы так и не поняли, зачем живём.
Максим молчал. Дождь усилился, и теперь вода струилась по стеклу, размывая огни города за окном.
— У меня девушка есть, — тихо сказал Максим. — Лена. Мы три года вместе. Она хочет замуж, а я всё откладываю. Говорю — рано ещё, нужно карьеру построить, квартиру купить побольше...
— И что теперь думаешь?
— Думаю, что я идиот. Она сидела здесь три дня, пока я в реанимации был. Плакала. А я всё думал о какой-то карьере.
Виктор повернулся на бок, чтобы лучше видеть соседа.
— Знаешь, что самое смешное? Когда мне сказали про операцию, первое, о чём я подумал — что не успел съездить в Париж. Всю жизнь мечтал, откладывал на потом. А потом оказалось, что у сердца свои планы.
— Поедете после операции?
— Если проснусь — обязательно. Куплю билет прямо из больницы. И знаешь что ещё сделаю? Позвоню сыну и скажу, что люблю его. Последний раз говорил это, когда ему было лет десять.
Ночь тянулась медленно. Больница никогда не спит — где-то хлопали двери, катили каталки, негромко переговаривались медсёстры. Виктор дремал урывками, просыпаясь от каждого звука. Под утро он окончательно проснулся и увидел, что Максим не спит и смотрит в потолок.
— Тоже не спится?
— Думаю, — ответил Максим. — Вы знаете, я ведь программист. Пишу код для приложений. Всегда гордился тем, что моими программами пользуются тысячи людей. А сейчас думаю — ну и что? Удалят приложение и забудут через день.
— Все мы заменимы, — Виктор сел на кровати. — Но это не значит, что мы не важны. Просто важны мы не для человечества в целом, а для конкретных людей. Для тех, кто нас любит.
— Красиво сказано. Вы бы книги писали.
— Поздно уже. Для книг нужна целая жизнь, а у меня в лучшем случае остаток.
Дверь открылась, и вошла Ольга с утренним обходом. На этот раз она выглядела более отдохнувшей.
— Доброе утро. Виктор Павлович, вас через час подготовят к операции. Нельзя ни есть, ни пить.
— Знаю, — Виктор кивнул. — Ольга Сергеевна, можно вопрос?
— Конечно.
— Вы столько лет здесь работаете. Видели много... таких как я. Скажите честно — стоит надеяться?
Ольга подошла к его кровати и неожиданно взяла его за руку.
— Виктор Павлович, я видела, как люди с худшими диагнозами выздоравливали и жили ещё долгие годы. И видела, как уходили те, кому врачи обещали полное выздоровление. Знаете, что я поняла? Важно не то, сколько нам осталось, а то, как мы проживём это время. Даже если это всего один день.
Она отпустила его руку и пошла к двери, но обернулась:
— И ещё. Ваш хирург — Петров — лучший в городе. Если кто и может вас вытащить, так это он.
Когда она ушла, Максим присвистнул:
— Вот это женщина! Мудрая.
— Да, — согласился Виктор. — Знаешь, я ведь тоже кое-что понял за эти дни в больнице. Мы все время гонимся за чем-то большим, важным, значительным. А счастье — оно в мелочах. В утреннем кофе, в улыбке незнакомца, в дожде за окном. Просто мы этого не замечаем, пока не окажемся здесь, на больничной койке.
— Виктор Павлович, можно я вам кое-что скажу?
— Валяй.
— Вы обязательно проснётесь после операции. И поедете в свой Париж. И ещё много чего успеете.
— Откуда такая уверенность?
— Просто чувствую. Интуиция у программистов — это как баг в коде. Редко, но метко.
Виктор рассмеялся:
— Ничего не понял, но спасибо.
Пришли санитары с каталкой. Виктор медленно переоделся в операционную рубашку. Руки слегка дрожали, но он усилием воли заставил их успокоиться.
— Максим, — сказал он, уже лёжа на каталке, — женись на своей Лене. Не откладывай.
— А вы позвоните сыну, — ответил Максим. — Обещаете?
— Обещаю.
Когда каталку выкатывали из палаты, Виктор обернулся и увидел, как Максим поднял здоровую руку в прощальном жесте. И почему-то Виктору стало спокойно. Может быть, впервые за последние недели по-настоящему спокойно.
Операционная встретила его ярким светом и запахом стерильности. Анестезиолог склонился над ним:
— Сейчас будем вас усыплять. Считайте от десяти до одного.
— Десять... девять... восемь...
Перед тем как провалиться в темноту, Виктор подумал о странности жизни. Вот он прожил почти семьдесят лет, построил десятки мостов, а самый важный разговор в его жизни случился с двадцатипятилетним мальчишкой в больничной палате. И ещё он подумал о Париже. О том, как будет сидеть в маленьком кафе на Монмартре и пить кофе. Обязательно с круассаном. И позвонит сыну прямо оттуда...
***
Виктор открыл глаза. Потолок реанимации был белым и чистым. Где-то пищали приборы. Он пошевелил пальцами — получилось. Значит, жив.
— Очнулись? — над ним склонилось лицо медсестры. Не Ольги, другой. — Операция прошла успешно. Вы молодец, крепкий организм.
Виктор хотел что-то сказать, но горло перехватило. Медсестра дала ему воды через трубочку.
— Который час? — прохрипел он.
— Три часа дня. Вы проспали всего четыре часа после операции. Это очень хорошо.
— Можно... телефон?
— Пока нельзя. Завтра переведём в палату, тогда и телефон, и посетители.
Виктор закрыл глаза. Завтра. У него есть завтра. И послезавтра. И ещё много дней впереди. Нужно будет купить билет в Париж. И позвонить сыну. И может быть, даже написать ту книгу, о которой говорил Максим. Почему нет? Время есть.
Через два дня его перевели обратно в палату номер семь. Максима уже выписали, но на его тумбочке лежала записка: "Виктор Павлович! Знал, что вы справитесь! Лена сказала да! Свадьба через три месяца, обязательно приходите. Мой телефон внизу. И не забудьте про Париж! Максим."
Виктор сел на кровать и достал телефон. Набрал номер сына в Германии. Гудки показались бесконечными.
— Папа? — голос Андрея звучал встревоженно. — Что случилось? Ты никогда не звонишь в такое время.
— Ничего не случилось, — Виктор откашлялся. — Просто хотел сказать... Я люблю тебя, сын.
Молчание в трубке.
— Пап, ты точно в порядке?
— Да. Никогда ещё не был так в порядке, как сейчас. Слушай, хочешь в Париж съездить? Вместе. Я угощаю.
— Париж? Пап, ты что, выпил?
Виктор рассмеялся:
— Нет, сын. Просто понял, что откладывать больше нечего. Жизнь слишком короткая для "потом".
— Я... я подумаю. Папа, погоди, я перезвоню, тут на работе совещание...
— Конечно, перезвони. Я никуда не тороплюсь.
Виктор положил телефон и посмотрел в окно. Дождь закончился, и сквозь разрывы в облаках пробивались лучи солнца. Обычное октябрьское солнце, ничего особенного. Но Виктору казалось, что он видит его впервые.
Вошла Ольга с обедом.
— Ну что, Виктор Павлович, как самочувствие?
— Знаете, Ольга Сергеевна, — Виктор улыбнулся, — кажется, я только сейчас начинаю жить. В шестьдесят восемь лет. Смешно, правда?
— Нисколько, — она поставила поднос на столик. — Некоторые и в девяносто не начинают. А некоторые в двадцать уже заканчивают. Возраст тут ни при чём.
— Спасибо вам.
— За что?
— За всё. За честность. За доброту. За то, что делаете свою работу в этом сумасшедшем мире.
Ольга смущённо улыбнулась:
— Ешьте суп, пока горячий. И не забудьте таблетки после еды.
Когда она ушла, Виктор взял ложку и попробовал больничный суп. Обычный куриный бульон с вермишелью. Но почему-то он показался ему вкуснее любого ресторанного блюда. Может быть, потому что это был суп человека, который получил второй шанс. Человека, который наконец-то понял, что важно на самом деле.
Телефон зазвонил. Андрей.
— Пап? Слушай, я тут подумал... Давай в Париж. У меня в ноябре отпуск. Поедем на неделю, а?
— Поедем, сын. Обязательно поедем.
Виктор отложил телефон и продолжил есть суп. За окном больницы шла обычная жизнь — машины, люди, город. Всё то же самое, что и неделю назад. Но для Виктора всё изменилось. Он получил то, что не купишь ни за какие деньги — время. И теперь он знал, как его использовать.
Палата номер семь. Обычная больничная палата в обычной городской больнице. Но именно здесь Виктор Павлович Соколов, шестидесятивосьмилетний инженер-мостостроитель, понял главное: мосты между людьми важнее мостов через реки. И строить их никогда не поздно.