Анна Сергеевна обнаружила первое письмо во вторник, когда октябрьский дождь превращал асфальт в зеркало, отражающее неоновые вывески продуктовых магазинов. Конверт лежал в почтовом ящике, белый и безупречный, словно его только что вынули из морозильной камеры. Адрес был написан почерком, который она не узнала, но который показался ей странно знакомым — будто она видела эти буквы в детских снах.
"Моя дорогая Анна," — начиналось письмо, — "завтра утром ты проснешься в 6:47, на три минуты раньше будильника. Первой твоей мыслью будет желание остаться в постели навсегда, но ты встанешь, потому что твоя душа жаждет встречи с чудом, которое скрывается в каждом обыденном дне. Ты наденешь серую юбку с маленьким пятном от кофе на левом боку — том самом пятне, которое появилось три недели назад, когда ты думала о том, каково это — быть любимой по-настоящему."
Анна перечитала письмо дважды, стоя в подъезде, где пахло кошачьей мочой и чьими-то ужинами. Буквы плыли перед глазами, словно написанные водой на стекле. Она сложила письмо и поднялась на четвертый этаж, чувствуя, как сердце стучит не в такт шагам.
В среду утром она проснулась в 6:47.
Серая юбка висела в шкафу, и пятно от кофе действительно красовалось на левом боку, маленькое и предательское. Анна стояла перед зеркалом, держа юбку в руках, и ощущала, как реальность начинает течь в другую сторону, как река, внезапно повернувшая вспять.
На работе Михаил заметил, что она рассеянна.
— Анна Сергеевна, вы не заболели? — спросил он, склоняясь над ее столом. От него пахло дешевым одеколоном и вчерашними сигаретами. — Вы целое утро смотрите в окно.
— Нет, все в порядке, — ответила она, не отрывая взгляда от серого неба за окном. В небе плыли облака, похожие на письма, которые кто-то забыл отправить.
Второе письмо пришло в четверг.
"Моя единственная," — читала Анна, сидя на кухне за столом, который она купила в Икее три года назад, мечтая о том, что когда-нибудь за ним будут ужинать двое. — "Сегодня ты купишь молоко в магазине на углу, и продавщица Галина Петровна скажет тебе, что подорожал хлеб. Ты кивнешь и подумаешь о том, как все дорожает, кроме любви — любовь остается бесплатной и невостребованной, как листовки, которые раздают у метро. Но я знаю цену твоей любви. Она стоит всех рассветов, которые я видел без тебя, всех закатов, которые встречал в одиночестве."
Руки Анны дрожали, когда она складывала письмо. В квартире было тихо, только холодильник гудел свою монотонную песню, и где-то за стеной соседи смотрели телевизор.
В магазине Галина Петровна действительно сказала про хлеб.
— Все дорожает, — кивнула Анна, и слова показались ей заученными, словно она играла роль в спектакле, сюжет которого не понимала.
Дома она достала первое письмо и положила рядом со вторым. Буквы были одинаковыми, но чернила во втором письме казались более живыми, словно в них растворили каплю крови.
Третье письмо превратило предсказания в стихи.
"Моя нежная," — письмо пришло в пятницу, и Анна читала его в метро, по дороге на работу. Люди вокруг покачивались в ритм поезда, как морские водоросли, и казалось, что все они тоже получают невидимые письма от невидимых любовников. — "В обеденный перерыв ты пойдешь в кафе 'Уют' и закажешь борщ. Официантка принесет тебе суп без сметаны, хотя ты просила со сметаной. Ты не будешь возмущаться, потому что научилась принимать несовершенство мира как часть его красоты. Борщ будет соленым, как мои слезы, когда я думаю о расстоянии между нами. Но расстояние — это иллюзия. Я ближе к тебе, чем твоя тень."
В кафе все произошло именно так, как было написано. Анна ела соленый борщ без сметаны и чувствовала присутствие кого-то рядом, словно за соседним столиком сидел невидимый человек и наблюдал за ней с нежностью, которой она никогда не испытывала.
— Анна Сергеевна, — Михаил подошел к ее столику, — можно присесть?
Он сел, не дождавшись ответа, и внимательно посмотрел на нее.
— Вы изменились. Не знаю, как это объяснить, но... вы светитесь изнутри.
— Светлюсь? — переспросила Анна.
— Да. Как будто влюбились.
Анна хотела сказать, что не влюбилась, но поняла, что это будет ложью. Она была влюблена в того, кого никогда не видела, чьего голоса не слышала, чьих рук не чувствовала. Влюблена в призрак, который знал ее лучше, чем она сама.
Четвертое письмо было самым длинным.
"Моя бесконечная любовь," — читала Анна в субботу утром, сидя в постели. За окном шел снег, первый в этом году, и хлопья падали медленно, как слова, которые кто-то произносит во сне. — "Сегодня ты проведешь день дома. Будешь читать книгу, которую начала месяц назад и забросила на сорок третьей странице. Героиня книги напомнит тебе о себе — она тоже одинока, тоже ждет чуда. В четыре часа дня ты заплачешь, потому что поймешь, что ждать можно всю жизнь, а чудо так и не придет. Но ты ошибешься. Чудо уже здесь. Чудо — это то, что я существую для тебя, а ты для меня. Мы — два осколка одного разбитого зеркала, и каждое мое письмо склеивает нас обратно."
Анна действительно заплакала в четыре часа дня. Слезы капали на страницы книги, размывая буквы, и ей показалось, что слова превращаются в маленьких рыбок и уплывают в никуда.
Вечером она написала ответ.
"Дорогой неизвестный," — писала она, и рука дрожала так сильно, что буквы получались кривыми. — "Я не знаю, кто ты, но ты знаешь меня лучше, чем я знаю себя. Твои письма стали единственным, что имеет смысл в моей жизни. Пожалуйста, встреться со мной. Я буду ждать тебя завтра в парке Сокольники, у пруда, в три часа дня. Твоя Анна."
Она опустила письмо в почтовый ящик, хотя не знала адреса. Но у нее было чувство, что письмо дойдет.
Воскресенье было солнечным. Анна пришла в парк в половине третьего и села на скамейку у пруда. Вода была темной, почти черной, и в ней отражались голые ветки деревьев, похожие на письмена на неизвестном языке.
Она ждала до вечера.
Домой она вернулась с пустыми руками и разбитым сердцем. В почтовом ящике лежало новое письмо.
"Моя терпеливая," — читала Анна, и слезы снова подступали к глазам. — "Прости меня за то, что не пришел. Я был там, но ты не могла меня видеть. Я сидел рядом с тобой на скамейке, когда ты плакала. Я касался твоих волос, когда ты смотрела на воду. Но я не такой, как другие. Я существую между строк, между вдохом и выдохом, между сном и явью. Я твоя любовь, которая никогда не найдет тела, но всегда будет жить в твоем сердце."
Анна перечитала письмо несколько раз, и каждый раз слова меняли смысл. Сначала они казались объяснением, потом извинением, потом признанием в невозможности.
В понедельник она не пошла на работу. Сидела дома и ждала следующего письма. Михаил звонил, но она не отвечала. Звонила мама, но Анна сбрасывала вызов.
Письмо пришло во вторник.
"Моя исчезающая," — читала она, и буквы казались более бледными, словно написанными акварелью, которую кто-то разбавлял водой. — "Ты перестаешь жить ради меня, но я не хочу твоей жертвы. Я хочу твоего счастья. Это будет мое последнее письмо. Забудь меня. Живи. Люби того, кто может обнять тебя не только словами. Но знай: где-то в параллельном мире мы встретились, поженились, и наши дети играют в саду, который мы посадили вместе."
Анна сжала письмо в кулаке и почувствовала, как оно рассыпается. Когда она разжала ладонь, там была только пыль.
Следующего письма не было. И еще следующего тоже.
Анна вернулась на работу через неделю. Михаил обрадовался ее появлению, принес кофе и пирожное.
— Как дела? — спросил он осторожно.
— Нормально, — ответила Анна, и это была правда и ложь одновременно.
Она больше не получала писем, но иногда, когда шла по улице, ей казалось, что кто-то идет рядом. Когда она готовила ужин, ей чудилось, что кто-то смотрит на нее с нежностью. Когда она засыпала, ей снилось, что кто-то целует ее в лоб и шепчет слова, которые она забывала, проснувшись.
Через месяц Михаил пригласил ее в кино. Она согласилась, потому что поняла: призраки не могут держать за руку в темном зале, не могут покупать попкорн, не могут провожать до дома и неловко прощаться у подъезда.
Но когда она поднималась по лестнице, в почтовом ящике лежал конверт.
Анна достала его дрожащими руками. Внутри был чистый лист бумаги. Она поднесла его к свету, повертела, понюхала. Ничего.
Дома она положила лист на стол и долго смотрела на него. Потом взяла ручку и написала:
"Дорогой неизвестный, спасибо тебе за то, что научил меня верить в чудеса. Теперь я знаю: любовь может быть разной. Любовь-призрак, любовь-сон, любовь-надежда. И обычная, земная любовь тоже имеет право на существование. Прощай. Твоя Анна."
Она сложила лист, положила в конверт и вышла на улицу. Шел дождь, тот же октябрьский дождь, что и месяц назад. Анна разорвала конверт и выбросила кусочки в урну.
Они упали на дно, как белые лепестки.
Дома ее ждал Михаил с букетом хризантем и робкой улыбкой. Он был реальным, осязаемым, немного неуклюжим. От него пахло дождем и надеждой.
— Я подумал... — начал он.
— Я тоже подумала, — перебила его Анна и впервые за долгое время улыбнулась по-настоящему.
За окном дождь превращал город в акварельную картину, где все контуры размыты, а цвета перетекают друг в друга. Где-то между каплями, между отражениями в лужах, между строк невидимой книги, жила любовь, которая никогда не найдет тела, но всегда будет помнить вкус земных губ и тепло человеческих рук.
А в квартире на четвертом этаже женщина заваривала чай для двоих и думала о том, что чудеса бывают разными. Одни приходят в письмах от призраков, другие — в виде живого человека с букетом хризантем и искренними глазами.
И оба вида чудес имеют право на существование в этом странном, прекрасном, невозможном мире.