Алина Мурашова проверила время на приборной панели — половина второго ночи. Ещё полчаса, и можно будет заканчивать смену, возвращаться домой к Машке, которая наверняка опять заснула с наушниками в ушах и не выключенным ноутбуком на животе. Дочь в последнее время стала совсем взрослой — четырнадцать лет, переходный возраст, первая любовь и прочие радости, от которых у Алины периодически начинала болеть голова.
Петербургские улицы в это время были почти пусты. Только редкие автомобили проносились мимо, да изредка попадались запоздавшие прохожие, спешащие к метро перед закрытием. Алина любила ночные смены — меньше пробок, больше платят, да и люди попадаются интереснее. Днём возишь вечно спешащих офисных работников и раздражённых домохозяек с пакетами из "Пятёрочки". А ночью... ночью город показывает своё настоящее лицо.
Она как раз подумывала о том, чтобы выключить приложение и поехать домой, когда экран телефона засветился новым заказом. Адрес был совсем рядом — угол Садовой и Гороховой. Алина вздохнула. Ладно, последний клиент — и домой.
Подъехав к указанному месту, она увидела пожилого мужчину в старомодном тёмном пальто и шляпе. Он стоял под фонарём, и желтоватый свет делал его фигуру почти призрачной. Мужчина неспешно подошёл к машине и сел на заднее сиденье.
— Добрый вечер, — сказал он тихим, но отчётливым голосом. — Или уже доброй ночи?
— Как вам удобнее, — улыбнулась Алина, разворачиваясь. — Куда едем?
Мужчина назвал адрес на Васильевском острове, недалеко от Смоленского кладбища. Алина невольно поёжилась — не самый приятный район для ночной поездки.
— Меня зовут Семён Игнатьевич, — представился пассажир, когда они выехали на набережную. — А вас?
— Алина.
— Красивое имя. Знаете, что оно означает?
— Нет, если честно.
— "Благородная", "светлая". Древнегерманское происхождение. Я когда-то преподавал... впрочем, это неважно.
Они ехали молча несколько минут. Город за окнами казался декорацией — слишком тихий, слишком неподвижный. Даже Нева выглядела как застывшее стекло.
— Вы не боитесь работать по ночам? — вдруг спросил Семён Игнатьевич.
— А чего бояться? У меня перцовый баллончик в кармане двери, телефон всегда под рукой, да и вообще... я не из пугливых.
— Это хорошо. Страх — плохой советчик. Хотя иногда он уберегает нас от... необдуманных поступков.
Алина посмотрела в зеркало заднего вида. Лицо пассажира было спокойным, даже умиротворённым. Только глаза казались странно печальными, будто он знал что-то такое, чего не следовало знать живым людям.
— Вы часто ездите на Васильевский ночью? — спросила она, чтобы прервать неловкое молчание.
— Только раз в году. Двадцать третьего октября.
Алина машинально глянула на календарь в телефоне. Так и есть — двадцать третье октября.
— Годовщина? — осторожно поинтересовалась она.
— Можно и так сказать. Знаете, Алина, время — удивительная штука. Мы думаем, что оно течёт линейно, из прошлого в будущее. Но на самом деле... на самом деле всё гораздо сложнее.
Они проехали Дворцовый мост. Внизу чёрная вода отражала редкие огни, превращая их в размытые световые дорожки.
— Я еду на собственные похороны, — вдруг сказал Семён Игнатьевич так буднично, будто говорил о походе в магазин.
Алина резко повернула голову, чуть не выехав на встречную полосу.
— Простите, что?
— Завтра... то есть уже сегодня, в десять утра, на Смоленском кладбище будут хоронить Семёна Игнатьевича Ветрова. Придут человек пятнадцать — бывшие студенты, пара коллег, сосед по коммуналке. Скажут несколько хороших слов, бросят по горсти земли и разойдутся по своим делам. Жизнь продолжается.
— Вы... вы шутите?
— Отнюдь. Видите ли, я умер вчера вечером. Инфаркт. Быстро и почти безболезненно. Соседка нашла меня утром, когда пришла занять соли. Представляете, в наше время люди всё ещё занимают соль друг у друга?
Алина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она снова посмотрела в зеркало. Пассажир сидел на своём месте, вполне материальный, вполне реальный.
— Если это розыгрыш...
— Никакого розыгрыша. Просто так уж получилось, что каждый год, в ночь перед похоронами, я могу... как бы это сказать... навестить этот мир. Всего на несколько часов. До рассвета.
— И зачем?
Семён Игнатьевич задумчиво посмотрел в окно.
— А вы знаете, я и сам каждый раз задаю себе этот вопрос. Наверное, чтобы убедиться, что мир продолжает существовать без меня. Что такси всё так же возят пассажиров, что Нева всё так же течёт к заливу, что фонари всё так же освещают пустые улицы. Это... утешает.
Они въехали на Васильевский остров. Улицы здесь были ещё более пустынными, дома казались нарисованными тушью на чёрном картоне неба.
— Остановите здесь, пожалуйста, — попросил Семён Игнатьевич возле старого дома с облупившейся штукатуркой.
Алина припарковалась. Пассажир не спешил выходить.
— Я жил здесь сорок лет, — сказал он. — В коммуналке на третьем этаже. Видите то окно с геранью? Это моё. То есть было моим. Герань, наверное, уже завяла. Некому поливать.
— У вас... у вас не было семьи?
— Была жена. Умерла десять лет назад. Рак. Детей бог не дал. Остались только студенты — я преподавал философию в университете. Но студенты... они приходят и уходят. Новые поколения сменяют старые. И правильно делают.
Он достал из кармана пальто старый кожаный кошелёк.
— Сколько с меня?
— Триста восемьдесят, — машинально ответила Алина, хотя вся эта ситуация казалась ей совершенно абсурдной.
Семён Игнатьевич протянул ей пятьсот рублей.
— Сдачи не надо. Купите дочери что-нибудь вкусное.
— Откуда вы знаете про дочь?
— Фотография на зеркале, — улыбнулся он. — Красивая девочка. Берегите её. Время проходит быстрее, чем кажется.
Он вышел из машины и обернулся.
— Знаете, Алина, смерть — это не так страшно, как кажется. Это просто... переход. Как пересадка с одного вида транспорта на другой. Главное — успеть сказать важные слова тем, кто рядом. Я вот не успел. Или не захотел. Теперь уже не важно.
— Подождите, — Алина тоже вышла из машины. — Это всё... это правда происходит?
Семён Игнатьевич посмотрел на неё долгим внимательным взглядом.
— А какая разница? Может быть, я просто одинокий старик с богатым воображением. Может быть, вам это снится. Может быть, это галлюцинация от усталости. Выбирайте любую версию, которая позволит вам спокойно спать.
Он пошёл к подъезду, но остановился у двери.
— И ещё, Алина... Через три дня вам предложат другую работу. Не отказывайтесь. Это будет правильный выбор.
— Откуда вы...
Но Семён Игнатьевич уже исчез в темноте подъезда.
Алина постояла ещё несколько минут, глядя на окно третьего этажа. Потом села в машину и поехала домой. Деньги в её руке были самыми настоящими — новенькие, хрустящие купюры.
Дома Машка действительно спала с наушниками и ноутбуком. Алина осторожно убрала технику, укрыла дочь одеялом и поцеловала в лоб.
— Мам? — сонно пробормотала девочка.
— Спи, солнышко. Я дома.
— Мам, а ты веришь в привидения?
Алина помолчала.
— Не знаю, Маш. Может быть, они существуют. Может быть, нет. Важно другое — чтобы мы помнили о тех, кто ушёл.
Утром, проснувшись, Алина первым делом полезла в интернет. На сайте похоронного бюро действительно была информация: "Ветров Семён Игнатьевич, 1954-2024, похороны состоятся 23 октября в 10:00, Смоленское православное кладбище".
Она долго смотрела на фотографию. С экрана на неё смотрел тот самый человек — может быть, чуть моложе, но несомненно он.
Через три дня ей действительно позвонили из диспетчерской службы крупной компании и предложили должность старшего диспетчера с окладом в два раза выше. Алина согласилась не раздумывая.
А ещё она купила герань и иногда проезжала мимо того дома на Васильевском. Окно на третьем этаже теперь всегда было тёмным, но Алине казалось, что там, за стеклом, кто-то иногда стоит и смотрит на ночной город, размышляя о природе времени и о том, что смерть — это просто пересадка с одного вида транспорта на другой.
Может быть, так оно и есть.