Дождь начался внезапно, как всегда в этом городе — без предупреждения, без грозовых туч, просто серая пелена опустилась с неба, и капли забарабанили по асфальту. Андрей стоял на набережной и смотрел на реку, которая текла так же равнодушно, как текла при его деде, при отце, и будет течь, когда его самого уже не будет. Или когда он будет далеко — что, в сущности, почти одно и то же.
Билет лежал во внутреннем кармане куртки. Односторонний билет до Мюнхена. Завтра в девять утра. Нет, уже сегодня — стрелки на часах перевалили за полночь. Он закурил, прикрывая сигарету ладонью от дождя. Последняя пачка русских сигарет. В Германии будут другие — правильные, качественные, европейские. Как и всё остальное.
«Странно, — подумал он, — тридцать два года прожил здесь, и вот — последний вечер. Как будто умираешь, только наоборот. Там будет новая жизнь, новый Андрей Штайнер — так будет звучать моя фамилия на немецкий манер. Андреас, если совсем онемечиться. Но зачем? Чтобы забыть, кем был?»
Он пошёл вдоль набережной, мимо старых лип, которые помнил с детства. Под одной из них он первый раз поцеловал Марину. Семнадцать лет назад. Господи, неужели семнадцать? Время — странная штука. Оно течёт незаметно, как эта река, и вдруг оказывается, что ты уже не тот мальчишка с горящими глазами, который верил, что может изменить мир. Или хотя бы эту страну. Или хотя бы свою жизнь.
Кафе «Ностальгия» всё ещё работало. Удивительно — всё вокруг закрывалось, разорялось, менялось, а это кафе стояло как скала. Андрей толкнул тяжёлую дверь и вошёл. Внутри почти никого не было — только пара за дальним столиком и одинокая женщина у окна. Женщина подняла голову, и он узнал её.
— Андрей? — Марина смотрела на него с удивлением. — Надо же... Сколько лет?
— Три года, — ответил он, подходя к её столику. — Можно?
Она кивнула. Он сел напротив и теперь мог разглядеть её получше. Она почти не изменилась — те же карие глаза, те же веснушки на носу, только в уголках глаз появились морщинки. Красивые морщинки — от смеха, не от горя.
— Ты куда пропал? — спросила она. — Я слышала, ты в Москву уехал?
— Да, работал там. А теперь вот... — он замялся. Зачем говорить? Завтра его не будет, и какая разница?
— А я замуж вышла, — сказала она, и он заметил кольцо на её пальце. — Двое детей. Мальчик и девочка. Серёжа и Лиза.
— Поздравляю.
— Спасибо. А ты?
— А я — никак. Всё работа, работа...
Официантка принесла ему кофе — он даже не помнил, когда успел заказать. Марина помешивала ложечкой свой чай, и от этого простого движения у него защемило сердце. Сколько раз он видел этот жест, когда они были вместе?
— Знаешь, я часто думала о тебе, — сказала она вдруг. — О том, как бы сложилась жизнь, если бы мы...
— Не надо, — перебил он. — Что было, то прошло.
— Да, конечно. Просто иногда... — она покачала головой. — Глупости. У меня хорошая семья, муж заботливый, дети чудесные. Просто иногда вспоминается молодость.
Они помолчали. За окном дождь усилился, струи воды стекали по стеклу, искажая огни улицы.
— Мне пора, — сказала Марина, взглянув на часы. — Муж ждёт, волнуется, наверное.
Она встала, накинула плащ. Андрей тоже поднялся.
— Было приятно повидаться, — сказала она. — Может, ещё встретимся?
— Может быть, — соврал он.
Она ушла, оставив после себя лёгкий запах духов — тех же самых, что носила в юности. Андрей сел обратно и допил остывший кофе. Горький, как и полагается кофе в последний вечер.
Он вышел из кафе и поймал такси. Водитель — седой мужчина лет шестидесяти — окинул его оценивающим взглядом.
— Куда едем, командир?
— На Северное кладбище.
— В такое время? — удивился таксист. — Там же закрыто всё.
— У ворот остановите. Я недолго.
Машина тронулась. Город проплывал за окном — мокрый, блестящий, почти пустой. Фонари отражались в лужах, создавая второй, перевёрнутый город внизу.
— Не местный? — спросил водитель, глядя на него в зеркало заднего вида.
— Почему?
— Местные ночью на кладбище не ездят. Только приезжие, у кого родители тут похоронены.
— Мать, — сказал Андрей. — Три года назад умерла.
— Царство небесное, — водитель перекрестился. — Моя тоже там лежит. И отец. И брат — в Афгане убили, в восемьдесят пятом.
— Вы воевали?
— Два года. Кандагар, Герат... — водитель закурил, опустив окно. — Думал, за Родину воюю. А оказалось — непонятно за что. Как и всё у нас, впрочем.
— И не хотели уехать? После всего?
Таксист усмехнулся:
— А куда ехать-то? Тут могилы, тут друзья — кто живой остался. Тут язык родной. Я вот по-русски думаю, по-русски во сне разговариваю. Как я в другой стране жить буду? Как дерево пересаживать — молодое ещё приживётся, а старое засохнет.
— А если молодое?
— Молодое — другое дело. У молодых вся жизнь впереди. Только вот что я тебе скажу, командир — водитель повернулся вполоборота, — уехать можно. Многие уезжают. Но то, что внутри, в душе — это с собой везде носить будешь. От себя не уедешь.
Они подъехали к кладбищу. Андрей расплатился, добавив хорошие чаевые.
— Подождать? — спросил таксист.
— Не надо. Я пешком вернусь.
— Дождь же.
— Ничего. Спасибо.
Кладбище было закрыто, но в заборе был пролом — все местные знали о нём. Андрей протиснулся и пошёл по знакомой дорожке между могил. Фонарей здесь не было, но он помнил путь наизусть.
Могила матери была ухожена — спасибо тётке, регулярно приезжала. Свежие хризантемы в вазе, прибранная оградка. Он присел на корточки, провёл рукой по холодному граниту.
«Прости меня, мама. Я уезжаю. Знаю, ты бы не одобрила. Ты всегда говорила — где родился, там и пригодился. Но я больше не могу. Не могу смотреть, как всё рушится, как люди озлобляются, как надежды умирают одна за другой. Я устал бороться с ветряными мельницами. Может, я трус. Может, предатель. Но я хочу просто жить. Нормально жить, понимаешь? Чтобы законы работали, чтобы за будущее не было страшно, чтобы дети — если будут — росли в нормальной стране. Прости меня, мама».
Дождь усилился, капли барабанили по капюшону куртки. Андрей встал, постоял ещё минуту и пошёл обратно. У пролома в заборе его ждал тот же таксист.
— Я же сказал — не надо ждать.
— Знаю я вашего брата, — усмехнулся водитель. — Сам такой был. Садись, отвезу, куда скажешь. Деньги не надо — за компанию.
Они ехали молча. Город спал, только редкие окна светились в домах — кто-то не спал, мучился бессонницей или работал в ночную смену, или просто, как Андрей, прощался.
— На вокзал? — спросил таксист, когда они въехали в центр.
— Откуда знаете?
— Да видно же. У тебя взгляд такой... отъезжающий. В Москву?
— В Германию.
Таксист присвистнул:
— Далеко собрался. Навсегда?
— Не знаю. Наверное.
— Что ж, удачи тебе, командир. Может, там и правда лучше. Только вот что — он остановился у Андреева дома, — помни, откуда ты. Не для того, чтобы мучиться, а чтобы знать, кто ты есть. А то растворишься там, станешь не собой, а тенью себя. Видел я таких.
Андрей вышел из машины, таксист уехал, мигнув на прощание фарами. Квартира встретила его пустотой — вещи отправлены, мебель продана, только матрас на полу и чемодан у стены. Он лёг не раздеваясь, закурил, глядя в потолок.
Вспомнилось, как они с Мариной лежали вот так же, в этой же квартире, только тогда здесь была жизнь — книги, картины, музыка. Они пили дешёвое вино и строили планы. Собирались поехать в Париж, когда накопят денег. Собирались завести собаку. Собирались прожить длинную счастливую жизнь.
«Что пошло не так? — думал он. — Когда именно всё сломалось? Когда она сказала, что хочет стабильности, а я всё ещё гонялся за призраками? Когда я начал больше времени проводить на работе, чем с ней? Когда умерла мама, и я замкнулся в себе? Или раньше, когда стало ясно, что страна катится в пропасть, а мы бессильны что-то изменить?»
Телефон зазвонил — незнакомый номер.
— Андрей? Это Марина. Взяла твой номер у Ленки, помнишь её? Я... я просто хотела сказать... Я знаю, что ты уезжаешь.
— Откуда?
— Я видела у тебя в кармане билет, когда ты доставал сигареты. Lufthansa. Я просто хотела... Будь счастлив там, ладно? И не вини себя. Каждый имеет право на свою жизнь.
— Марина...
— Всё, я положу трубку. Муж проснётся, будет спрашивать. Прощай, Андрей.
Гудки. Он положил телефон, закрыл глаза. Сон не шёл. За окном начало светать — серый рассвет пробивался сквозь дождевые тучи.
В семь он вызвал такси до аэропорта. Другой водитель — молодой парень, слушал рэп в наушниках, не разговаривал. Лучше так.
Аэропорт встретил привычной суетой. Регистрация, паспортный контроль, досмотр. Всё механически, без эмоций. В зале ожидания он купил кофе, сел у окна. Самолёты взлетали и садились, увозя людей в другие жизни и привозя в эту.
— Уважаемые пассажиры, объявляется посадка на рейс LH 2437 Санкт-Петербург — Мюнхен...
Он встал, взял рюкзак. В кармане зазвонил телефон — тётка, наверное, прощаться. Он не ответил. Потом позвонит, из Германии. Расскажет, что всё хорошо, что устроился, что не волнуйтесь.
В салоне самолёта он сел у окна. Внизу расстилался город — серый, мокрый, родной. Река блестела, как серебряная лента. Где-то там была набережная, кафе «Ностальгия», могила матери. Где-то там Марина готовила завтрак детям. Где-то там старый таксист вёз нового пассажира, рассказывая о войне.
Самолёт начал разбег. Андрей закрыл глаза. Когда откроет — внизу будут уже облака. А потом — другая страна, другой язык, другая жизнь. Андреас Штайнер, программист из Мюнхена. Успешный, обеспеченный, свободный.
Только почему так больно?
Стюардесса предложила воду. Он отказался. За окном проплывали облака — белые, чистые, безразличные. Как снег на могилах. Как время, которое лечит все раны. Как забвение, которое придёт. Обязательно придёт. Нужно только подождать.
Он достал билет, посмотрел на него. Односторонний. Хотя нет, это неправда. Обратный билет всегда есть — в памяти, в снах, в случайном запахе или мелодии. Можно уехать из страны, но нельзя вынуть страну из себя. Старый таксист был прав.
Под крылом самолёта проплывала уже чужая земля — аккуратные поля, игрушечные домики, порядок и благополучие. Новая жизнь. Другая. Может быть, лучшая.
А может быть, просто другая.
Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Впереди было три часа полёта. Три часа между прошлым и будущим. Между тем, кто он был, и тем, кем станет. Между Андреем и Андреасом.
В наушниках играла музыка — случайный плейлист. Вдруг зазвучала та песня, которую они с Мариной считали своей. Он выдернул наушники, но было поздно — мелодия уже поселилась в голове, и с ней пришли воспоминания.
Первое свидание. Первый поцелуй под липой. Первая ночь вместе. Планы, мечты, клятвы. Как они были молоды, как верили, что всё впереди, что всё возможно. Как не знали, что жизнь — это искусство компромисса, что мечты разбиваются о реальность, что любовь не всегда побеждает.
«Хватит, — сказал он себе. — Хватит. Это всё в прошлом. Нужно жить дальше».
Но память не отпускала. Она разворачивала перед ним картину за картиной — мать, которая учила его читать; отец, который ушёл, когда ему было десять; первый день в университете; первая работа; первое разочарование в стране, в людях, в себе.
И всегда этот город на фоне — с его дождями, белыми ночами, разводными мостами. Город, который он так хотел покинуть и который теперь оплакивал.
Самолёт пошёл на снижение. Внизу показался Мюнхен — чистый, правильный, благополучный. Новый дом. Новая родина? Нет, родина не выбирается. Она даётся раз и навсегда, как имя, как судьба.
— Дамы и господа, наш самолёт совершил посадку в аэропорту Мюнхена. Температура за бортом плюс восемнадцать градусов, переменная облачность. Местное время — девять часов тридцать минут.
Он вышел из самолёта, прошёл паспортный контроль. Немецкий пограничник равнодушно поставил штамп. Willkommen in Deutschland.
Добро пожаловать в Германию. В новую жизнь. В будущее без прошлого. Или с прошлым, которое будет жить в нём всегда — как фантомная боль в ампутированной конечности.
Он вышел из аэропорта. Солнце светило ярко, но как-то неправильно — не так, как дома. Даже воздух был другой — слишком чистый, слишком правильный, без привычной горечи и влажности.
Такси до центра. Водитель-турок что-то весело рассказывал на ломаном немецком, но Андрей не слушал. Он смотрел в окно на чужой город, который должен был стать своим.
Квартира, снятая через интернет, оказалась точно такой, как на фотографиях — чистая, светлая, со всеми удобствами. Вид из окна на ухоженный дворик. Тишина. Порядок.
Он поставил чемодан, сел на диван. Достал телефон — пятнадцать пропущенных звонков. Тётка, бывшие коллеги, друзья. Нужно перезвонить, сказать, что долетел, что всё хорошо.
Но сначала он открыл фотографии в телефоне. Вот мама — улыбается, не зная, что через полгода её не станет. Вот Марина — совсем молодая, смеётся чему-то. Вот вид с набережной — река, чайки, пасмурное небо.
Он удалил все фотографии. Одну за другой. Это было больно, как отрывать присохший бинт, но необходимо. Нельзя жить в двух мирах одновременно. Нужно выбрать один.
Он выбрал.
Или ему так казалось.
Вечером он пошёл в супермаркет. Чистые полки, вежливые продавцы, огромный выбор. Он набрал продуктов, не глядя на цены — зарплата в IT-компании позволяла. У кассы девушка что-то спросила по-немецки. Он не понял, она переключилась на английский. Он расплатился карточкой, вышел на улицу.
Город готовился ко сну. Аккуратные немцы выгуливали аккуратных собак. В окнах зажигался уютный свет. Где-то играла музыка — не та, родная, а правильная европейская.
Он вернулся в квартиру, приготовил ужин. Включил телевизор — немецкие новости. Выключил. Тишина.
Зазвонил телефон — незнакомый номер с российским кодом.
— Андрей? Это Сергей, муж Марины.
Сердце ухнуло вниз.
— Что-то случилось?
— Нет-нет, всё в порядке. Марина просила передать... Она сказала, вы старые друзья. Просила передать, что если вам понадобится помощь с документами — у меня юридическая фирма, мы помогаем с легализацией. Бесплатно, по дружбе.
— Спасибо. Но у меня всё оформлено через работодателя.
— Понимаю. Ну, если что — звоните. Марина дала ваш номер. Она... она очень переживает за вас. Говорит, вы хороший человек. Таких мало осталось.
— Передайте ей спасибо.
— Передам. Удачи вам там. И... возвращайтесь. Россия — она всё-таки наша. Какая ни есть.
Андрей положил трубку. Сел на диван, обхватил голову руками. Господи, что он наделал? Зачем уехал? От чего бежал?
От серости? Но здесь тоже серо, просто другой оттенок.
От безнадёжности? Но надежда — она внутри, её нельзя найти в другой стране.
От прошлого? Но оно поехало с ним, село в самолёт, прошло паспортный контроль.
Он вышел на балкон. Мюнхен сиял огнями — красивый, благополучный, чужой. Где-то там, за тысячи километров, был другой город — некрасивый, неблагополучный, родной.
Завтра нужно идти на работу. Знакомиться с коллегами. Начинать новую жизнь. Становиться Андреасом Штайнером, успешным программистом из России. Из бывшей России.
Он закурил последнюю русскую сигарету. Дым поднимался вверх и растворялся в немецком небе. Как и он сам будет растворяться — день за днём, год за годом. Пока не растворится совсем.
Или нет?
Старый таксист сказал — от себя не уедешь. Может, он был прав. Может, нужно не бежать от себя, а принять себя — со всей болью, разочарованием, любовью к стране, которая не отвечает взаимностью.
Телефон зазвонил снова. Мама — высветилось на экране. Но мамы нет уже три года. Это её старый номер, который теперь кому-то переназначили. Он не ответил.
Ночь опустилась на город. Первая ночь новой жизни. Он лёг в чужую постель, в чужой квартире, в чужой стране. Закрыл глаза.
И увидел набережную. Дождь. Марину под зонтом. Маму, которая машет рукой. Старого таксиста, который везёт его по ночному городу.
— Куда едем, командир?
— Домой.
— А где твой дом?
— Не знаю. Уже не знаю.
Он проснулся в пять утра. За окном светало — немецкий рассвет, аккуратный и пунктуальный. Через четыре часа нужно быть в офисе. Начинать новую жизнь.
Он встал, принял душ, приготовил кофе. Включил ноутбук — проверить почту. Письмо от HR-менеджера с планом первого дня. Письмо от банка о открытии счёта. Письмо от тётки — «Как долетел? Напиши!»
Он начал отвечать тётке, но слова не шли. Что написать? Что всё хорошо? Что он счастлив? Что сделал правильный выбор?
Удалил черновик. Напишет потом, когда будет знать ответы на эти вопросы.
Если узнает.
Время шло. Восемь утра. Пора выходить. Он оделся — костюм, галстук, начищенные туфли. В зеркале отражался успешный европейский специалист. Андреас Штайнер. Человек без прошлого. Человек с будущим.
Только почему так хочется плакать?
Он вышел из квартиры, спустился на улицу. Город просыпался — размеренно, спокойно, предсказуемо. Трамвай подошёл минута в минуту. Пассажиры сидели молча, каждый в своём мире.
«Это твой мир теперь, — сказал он себе. — Привыкай».
Офис встретил его стеклом и сталью. Ресепшн, пропуск, лифт на двенадцатый этаж. HR-менеджер Клаудия — приветливая, профессиональная, отстранённая.
— Добро пожаловать в нашу команду, герр Штайнер. Надеемся на долгое и плодотворное сотрудничество.
Рабочее место у окна. Новый компьютер. Корпоративный телефон. Всё, что нужно для новой жизни.
Коллеги представлялись, пожимали руку, улыбались. Михаэль, Штефан, Сабина. Хорошие люди. Профессионалы. Будущие друзья? Возможно. Если он позволит себе иметь друзей в этой новой жизни.
Обеденный перерыв. Корпоративная столовая. Здоровая еда, правильные разговоры. О проектах, о технологиях, о планах на отпуск. Никто не говорит о смысле жизни, о душе, о том, что болит внутри. Это непрофессионально. Это лишнее.
— Откуда вы, герр Штайнер? — спросила Сабина.
— Из Санкт-Петербурга.
— О, красивый город! Была там туристом. Эрмитаж, белые ночи!
— Да, красивый.
— Почему уехали, если не секрет?
— Карьерные перспективы.
Логично. Понятно. Никаких лишних вопросов.
День прошёл в знакомстве с проектами, системами, регламентами. Всё чётко, всё понятно, всё правильно. К шести вечера он был свободен.
Вышел на улицу. Куда идти? Домой — но какой это дом? В бар — но с кем пить? Просто гулять по чужому городу?
Он пошёл гулять. Мюнхен показывал свои достопримечательности — Мариенплац, Фрауэнкирхе, Английский сад. Красиво. Исторично. Мёртво — для него.
В парке он сел на скамейку. Достал телефон, открыл чат с Мариной. Последнее сообщение — три года назад. «Давай останемся друзьями». Он начал печатать: «Я в Мюнхене. Всё получилось, как планировал. Только...»
Удалил. Начал снова: «Помнишь, мы мечтали о Париже? Я теперь могу поехать туда когда захочу. Но...»
Снова удалил. Что он хочет ей сказать? Что ошибся? Что нужно было бороться за их любовь, за их страну, за их будущее? Что побег — это не решение?
Телефон зазвонил. Российский номер.
— Андрей? Это отец Сергий. Из храма, где вашу маму отпевали.
— Здравствуйте, батюшка.
— Здравствуйте. Я на могилке вашей мамы сегодня был, панихиду служил — три года, как преставилась. Вас не было.
— Я... я уехал. В Германию.
— Знаю. Тётка ваша сказала. Я вот что хотел сказать — мама ваша перед смертью просила за вас молиться. Говорила — душа у него мечется, не находит покоя. Так вот, молюсь я за вас. И вы не забывайте — где бы ни были.
— Спасибо, батюшка.
— И ещё. Помните — блудный сын всегда может вернуться. Дверь открыта. Всегда.
Священник повесил трубку. Андрей сидел на скамейке в чужом парке, в чужой стране, и слёзы текли по его лицу. Первый раз за много лет.
Блудный сын. Точное определение. Он убежал от отчего дома, прельстившись чужим богатством. И теперь сидит у корыта с объедками — материально сытый, духовно голодный.
Вернуться?
Но как? Что скажет? «Простите, я ошибся»? «Я испугался трудностей»? «Я предал вас всех»?
Телефон зазвонил снова. Незнакомый немецкий номер.
— Герр Штайнер? Это Макс, ваш сосед снизу. У вас всё в порядке? Вода капает с вашего балкона.
Он не сразу понял. Потом вспомнил — оставил открытым кран на кухне, когда отвлёкся на звонок.
— Извините, я сейчас приду!
Побежал домой. Соседи стояли в коридоре — обеспокоенные, но вежливые. Извинения, обещания возместить ущерб, обмен страховками. Всё по правилам.
Когда все ушли, он сел на пол посреди залитой кухни. Вода была везде — как тот дождь на набережной вчера. Или уже позавчера? Время спуталось.
Он начал убирать. Механически, без мыслей. Тряпка, ведро, снова тряпка. Как его жизнь — попытка вычерпать океан боли маленьким ведёрком.
К полуночи всё было убрано. Он лёг в постель, но сон не шёл. За окном — огни чужого города. В телефоне — молчание родных. В душе — пустота.
Нет, не пустота. Боль. Острая, как в первый день после смерти мамы. Как в день расставания с Мариной. Как сейчас, когда понял — он сделал самую большую ошибку в жизни.
Но обратного пути нет. Билет односторонний. Контракт подписан. Мосты сожжены.
Или нет?
Он встал, включил ноутбук. Открыл сайт авиакомпании. Санкт-Петербург — Мюнхен — Санкт-Петербург. Есть билеты на завтра. На послезавтра. На любой день.
Но это будет побег от побега. Двойное предательство. Или честное признание ошибки?
Он не знал. Знал только, что больше не может так жить — между двумя мирами, между прошлым и будущим, между Андреем и Андреасом.
Утро. Второй день новой жизни. Офис, работа, коллеги. Всё как вчера, только сегодня он знает их имена. И они знают его имя — неправильное имя для неправильной жизни.
— Как вам у нас, герр Штайнер? — спросил начальник отдела.
— Отлично. Всё очень профессионально.
— Мы стараемся. Кстати, в пятницу корпоратив — неформальная встреча команды. Будете?
— Конечно.
Конечно. Он теперь часть команды. Часть системы. Винтик в отлаженном механизме.
На обеде он вышел на улицу, прошёл в ближайший парк. Сел на скамейку, достал телефон. Фотографии были удалены, но память хранила их все. Мама у окна. Марина на набережной. Город в белую ночь.
Зазвонил телефон. Марина.
— Привет. Сергей сказал, ты звонил.
— Он мне звонил. Предлагал помощь.
— Да, я просила его. Как ты там?
— Нормально. Работа, квартира. Всё как планировал.
— Рада за тебя.
Молчание. Долгое, тяжёлое.
— Марин...
— Что?
— Я кажется сделал ошибку.
— Какую?
— Уехал.
— Андрей, ты всю жизнь мечтал уехать. С университета.
— Мечтал. Но мечты и реальность — разные вещи.
— Ты только два дня там. Привыкнешь.
— А если не хочу привыкать? Если хочу вернуться?
— Тогда возвращайся. Но не ко мне — у меня семья. А к себе. К тому, кто ты есть на самом деле.
Она положила трубку. Он сидел на скамейке в мюнхенском парке и думал о её словах. Кто он на самом деле?
Русский программист в Германии? Немецкий специалист из России? Человек без родины? Или человек, у которого родина — это боль, которую нельзя вырезать, как аппендицит?
Он вернулся в офис, доработал до вечера. Дома открыл ноутбук, начал писать письмо начальнику. «Уважаемый герр Мюллер, вынужден сообщить...»
Удалил. Начал снова. «С сожалением информирую вас...»
Снова удалил. Закрыл ноутбук.
Вышел на балкон. Мюнхен готовился к ночи — размеренно, спокойно. Где-то там, далеко, другой город тоже готовился к ночи — хаотично, нервно, живо.
Он закурил. Немецкие сигареты — правильные, качественные, безвкусные. Как вся его новая жизнь.
Телефон зазвонил. Старый таксист — откуда у него номер?
— Здорово, командир! Тётка твоя дала телефон, не серчай. Как ты там, в Германиях?
— Нормально. А вы как узнали?
— Да весь город знает. Маленький город, все всё про всех знают. Вот звоню — передать привет от родины. И ещё сказать — если что, возвращайся. Работа всегда найдётся. Не в IT, так таксистом. Я вот уже тридцать лет за рулём, и ничего — живой.
Андрей рассмеялся — первый раз за эти дни.
— Спасибо. Может, и правда вернусь.
— Возвращайся. А то что это за жизнь — без родины? Как дерево без корней. Ветер дунет — упадёшь.
Старик попрощался. Андрей стоял на балконе и думал. Дерево без корней. Точная метафора. Он выдернул себя из родной почвы и пытается прижиться в чужой. Но корни обрублены, соков нет, листья жухнут.
Ночь. Третья ночь в новой жизни. Он лежал без сна и считал — сколько ещё таких ночей? Триста шестьдесят пять в году. Десять лет — три тысячи шестьсот пятьдесят. Тридцать лет...
Нет. Он не выдержит тридцать лет.
Он встал, включил компьютер. Купил билет на завтра вечером. Санкт-Петербург. Пулково. Домой.
Утром пришёл в офис, зашёл к начальнику.
— Герр Мюллер, мне нужно поговорить.
— Слушаю вас, герр Штайнер.
— Я вынужден уволиться. Семейные обстоятельства.
— Но вы только начали! У вас контракт!
— Я возмещу все расходы. Но я должен вернуться.
— Это непрофессионально, герр Штайнер.
— Знаю. Простите.
Начальник смотрел на него с недоумением и раздражением. Русские — странный народ. Непредсказуемый. Ненадёжный.
— Хорошо. Я передам в HR. Вы можете идти.
Андрей вышел из офиса. Стеклянные двери закрылись за ним — навсегда. Он шёл по улице лёгкой походкой. Как будто сбросил тяжёлый рюкзак.
Дома он собрал вещи — те немногие, что успел распаковать. Позвонил тётке.
— Я возвращаюсь.
— Что случилось? Не взяли на работу?
— Взяли. Но я понял — не моё это.
— И что теперь будешь делать?
— Не знаю. Работу искать. Жить. Дома.
— Квартиру-то продал.
— Сниму. Не впервой.
Вечер. Аэропорт. Те же стойки, те же табло, только в другую сторону. Регистрация, паспортный контроль — немецкий пограничник равнодушно ставит выездной штамп.
В самолёте он сел у окна. Внизу — огни Мюнхена. Красивые, чужие, уже далёкие. Самолёт взлетел, взял курс на восток. Домой.
Три часа полёта. Три часа между ошибкой и её исправлением. Между побегом и возвращением. Между Андреасом и Андреем.
Пулково встретил привычным хаосом. Грязновато, шумно, родное. Паспортный контроль — русский пограничник сонно проверяет документы.
— С возвращением.
— Спасибо.
С возвращением. Простые слова, но как много в них смысла.
Он вышел из аэропорта. Питерская ночь — влажная, прохладная, своя. Поймал такси. Водитель — молодой парень, не тот философ-ветеран.
— Куда едем?
— На Васильевский. К набережной.
Город проплывал за окном — неухоженный, хаотичный, живой. Его город. При всех его недостатках, проблемах, болячках — его.
На набережной он вышел из машины. Та же река, те же липы, те же фонари. Как будто и не уезжал. Только внутри что-то изменилось — понимание, что дом это не место, а состояние души.
Он закурил, глядя на воду. Завтра нужно искать жильё, работу, начинать всё сначала. Будет трудно. Но это будут его трудности, в его стране, на его языке.
Телефон зазвонил. Марина.
— Тётка сказала, ты вернулся.
— Да. Три часа назад.
— И что теперь?
— Буду жить. Здесь.
— Почему?
— Потому что бежать — не решение. Нужно жить там, где твои корни. Иначе засохнешь.
— Философ.
— Научился у одного таксиста.
Она рассмеялась.
— Рада, что ты вернулся. Правда.
— Спасибо.
— Может, кофе как-нибудь?
— Может быть. Когда устроюсь.
— Договорились. Спокойной ночи, Андрей.
— Спокойной ночи, Марина.
Он пошёл вдоль набережной. Город спал, только редкие окна светились. Где-то лаяла собака. Где-то хлопнула дверь подъезда. Простые звуки простой жизни.
У моста он остановился, посмотрел на разводные пролёты. Скоро лето, белые ночи, толпы туристов. Жизнь продолжается. Его жизнь продолжается.
Он достал немецкую визитку с именем Андреас Штайнер, порвал на мелкие кусочки, бросил в реку. Белые обрывки поплыли по течению и скрылись в темноте.
Андреас Штайнер умер. Да здравствует Андрей Каменский — русский программист, который попытался сбежать от себя и понял, что это невозможно.
Рассвет застал его у Исаакиевского собора. Золотой купол загорелся первыми лучами солнца. Красиво. По-настоящему красиво — не как туристическая достопримечательность, а как часть жизни, часть души.
Он пошёл к метро. Нужно к тётке — она приютит на первое время. Потом работа, квартира, обычная жизнь обычного человека в необычной стране.
В вагоне метро он задремал. Приснилась мама — улыбается, гладит по голове. «Вернулся, сынок? Правильно. Дома и стены помогают».
Проснулся на своей станции. Вышел, поднялся на эскалаторе. Город встречал новый день — суетливый, шумный, не идеальный, но родной.
Андрей Каменский был дома.