Понимаете, я не националист. Боже упаси! Я профессор. Тридцать лет кафедра русской литературы. Достоевского им объяснял, Толстого. А они мне что? Шпаклёвку и обои. Но это нормально. Каждому своё. Им - шпатель, мне - Шопенгауэр.
Позвонил по объявлению. Приехали трое. Рустам - бригадир, представился, руку протянул. Крепкое рукопожатие, взгляд прямой. За ним двое помоложе - Фархад и Мирзо. Вежливые, обувь сняли сразу, бахилы надели. Я думаю - хорошо, культурные попались.
Веду их по квартире, объясняю. Медленно, членораздельно, как иностранцам. Хотя какие они иностранцы - русский понимают. Но всё равно - на всякий случай - по слогам:
- Здесь, - говорю, - ВЫ-РАВ-НЯТЬ стены. Понимаете? Ров-ны-е должны быть. РОВ-НЫ-Е.
Рустам кивает. Спокойно так кивает, даже улыбается краешком губ. Думаю - понял, молодец.
- А здесь, - продолжаю в спальне, - нужно АК-КУ-РАТ-НО. Тут у меня библиотека. Книги, понимаете? Мно-го книг. Ценные. До-ро-гие.
Мирзо, самый молодой, подходит к полкам, разглядывает корешки. Я нервничаю:
- Осторожнее! Это первые издания. Редкие.
Он отходит, руки за спину убирает. Как школьник в музее.
Договорились о цене. Я им ещё раз, для закрепления:
- Главное - качество. КА-ЧЕСТ-ВО. Не спешите. Лучше дольше, но хорошо. Понятно?
- Понятно, - отвечает Рустам. - Не беспокойтесь, Виктор Семёнович.
Даже отчество запомнил. Надо же.
На следующий день приехали с инструментами. Я в кабинете закрылся, работаю над статьёй. "Экзистенциальный кризис в поздней прозе Чехова". Важная тема, между прочим. А они там стучат, шуршат. Профессиональные звуки ремонта - это вам не Шопен, конечно, но что поделать.
В обед выхожу на кухню - чайник поставить. А они там сидят, чай пьют из своих термосов, лепёшку ломают. И разговаривают. Я прислушался.
- ...категорический императив Канта, - говорит Фархад, тот, что молчаливый казался, - это же утопия чистая. Как можно поступать так, чтобы максима твоей воли могла стать всеобщим законом? В реальности-то?
Я замер. Может, послышалось?
Рустам отвечает:
- Фархад-джан, ты опять за своё. Кант не утопист. Он говорит об идеале. О том, к чему стремиться надо. Как маяк для моряков.
- Маяк, - фыркает Мирзо, отламывая кусок лепёшки. - А Гегель что говорил? Всё действительное разумно. Значит, и наша ситуация разумна. Мы здесь стены ровняем - это тоже часть мирового духа, его самопознание.
Они засмеялись. Я стою за дверью, чайник в руке, как идиот.
- Мирзо прав, - кивает Рустам. - Хитрость мирового разума в том, что он использует наши частные цели для достижения всеобщего. Виктор Семёнович думает, что просто ремонт делает, а на самом деле участвует в диалектическом процессе.
Господи, думаю, что происходит? Это мне снится? Таджикские гастарбайтеры обсуждают Гегеля в моей кухне?
Прокашлялся громко, вошёл. Они замолчали, встали.
- Не вставайте, - говорю. - Продолжайте... обедать.
Налил воды в чайник, включил. Руки дрожат немного. Рустам смотрит на меня внимательно.
- Виктор Семёнович, хотите чаю? У нас зелёный, хороший.
- Спасибо, у меня свой.
Ушёл к себе. Сижу, на статью смотрю. "Экзистенциальный кризис". У кого кризис-то, спрашивается?
Через час не выдержал. Вышел, как бы невзначай, в комнату, где они работают. Фархад стену размечает, сосредоточенно так, как чертёж делает. Мирзо шпаклюет, напевает что-то вполголоса. Рустам увидел меня:
- Всё в порядке, Виктор Семёнович. К вечеру эту комнату закончим.
Я киваю. Потом не удержался:
- Рустам, а вы... давно в Москве?
- Пять лет уже.
- И всё время... ремонтами занимаетесь?
- А что делать? Жить надо. Семью кормить.
Пауза. Он продолжает работать. Я топчусь.
- А дома... в Таджикистане... кем работали?
Он выпрямился, посмотрел на меня. Прямо в глаза.
- Преподавал. В университете.
- Что преподавали? - спрашиваю, хотя уже знаю ответ.
- Философию. История философии и диалектическая логика. Пятнадцать лет.
Молчим. Фархад и Мирзо тоже притихли.
- А вы? - спрашиваю остальных.
- Я инженер-конструктор был, - отвечает Фархад. - Мосты проектировал.
- А я врач, - улыбается Мирзо. - Терапевт. Но молодой ещё был, только начинал.
Стою как громом поражённый. Они работают дальше. Профессионально так работают, красиво даже. Руки у них умные, движения точные.
- Почему... почему не по специальности? - глупый вопрос, сам понимаю.
Рустам пожимает плечами:
- Ваши дипломы здесь не признают. Надо заново учиться, экзамены сдавать, подтверждать. А жить на что? Дети растут, родители старые. Вот и выбираем - либо годы на подтверждение, без гарантий ещё, либо работа есть, деньги есть. Мы выбрали.
Вечером, когда собрались уходить, я их остановил:
- Может, по рюмке? За хорошую работу?
Они переглянулись. Рустам ответил за всех:
- Мы не пьём, Виктор Семёнович. Но если чаю предложите, не откажемся.
Сели на кухне. Я достал хорошие чашки, те, что для гостей берегу. Заварил чёрный, покрепче. Печенье выставил, конфеты.
- Расскажите, - прошу, - как вы тут... осваиваетесь?
И они рассказали. Как Рустам сначала на стройке подсобником работал, пока русский рабочий сленг не выучил. Как Фархад чертежи по ночам делает - для души, мосты несуществующие проектирует. Как Мирзо медицинские журналы читает, чтобы не забыть.
- А Канта с Гегелем зачем обсуждаете? - не удержался я.
Рустам улыбнулся:
- А чтобы человеком оставаться. Стены ровнять - это работа. А думать - это жизнь. Если перестанешь думать, превратишься в функцию. В гастарбайтера. А мы люди, Виктор Семёнович. Как и вы.
Я молчал. Что тут скажешь?
- Знаете, - говорит вдруг Мирзо, - я вашего Чехова люблю. "Палата номер шесть" особенно. Там доктор Рагин с пациентом Громовым философствуют. И в конце сам доктор в палате оказывается. Ирония судьбы.
- Вы читали Чехова? - удивляюсь я.
- А что такого? У нас в школе проходили. Советская ещё программа была, хорошая. Плюс в университете, на общеобразовательных. Русская литература обязательная была для всех факультетов.
Фархад добавляет:
- Я Платонова люблю. "Котлован" особенно. Там строители тоже... роют и роют, а смысла не находят. Как мы иногда.
Они засмеялись. Я тоже улыбнулся.
- А вы, Виктор Семёнович, - спрашивает Рустам, - довольны жизнью?
Странный вопрос. Прямой такой, по-восточному.
- В целом... да. Работа есть, квартира. Книги вот. Студенты, правда, с каждым годом всё хуже. Не читают ничего.
- А семья?
- Развёлся десять лет назад. Сын в Америке, программист. Раз в год созваниваемся.
Помолчали. Рустам наливает ещё чаю.
- У меня трое детей, - говорит. - Старшая в медицинский поступила. Здесь, в Москве. На бюджет. Гордость моя.
- Поздравляю, - искренне говорю.
- Спасибо. Может, она сможет тем заниматься, чем хочет. Не как мы.
На следующий день работали молча. Но тишина была другая - не чужая, а... рабочая что ли. Я даже дверь кабинета не закрывал.
В обед Рустам постучался:
- Виктор Семёнович, можно вопрос? Профессиональный.
- Конечно.
- Вы Достоевского упоминали. Как думаете, его идея о том, что "красота спасёт мир" - это метафора или он буквально имел в виду?
Я отложил ручку. Вот так вопрос.
- Садитесь, Рустам. Это долгий разговор.
И мы говорили. Час говорили. О Достоевском, о красоте, о спасении. Он цитировал Платона, я - Бердяева. Спорили о Мышкине, о Раскольникове.
Фархад с Мирзо заглядывали:
- Обедать будете?
- Идите без нас, - отмахнулся Рустам.
К вечеру я достал коньяк. Армянский, пятизвёздочный.
- Я знаю, вы не пьёте. Но это же... для разговора. По чуть-чуть.
Они посовещались. Согласились. По рюмке.
- За что выпьем? - спрашиваю.
- За понимание, - предлагает Рустам.
- За понимание, - соглашаюсь я.
Выпили. Коньяк хороший, мягко пошёл.
- Знаете, Виктор Семёнович, - говорит Фархад, - я иногда думаю: вот строил я мосты. Соединял берега. А сейчас стены ровняю. Разъединяю пространства. Диалектика.
- Зато стены у Виктора Семёновича ровные будут, - смеётся Мирзо. - Это тоже важно. Человек должен жить в гармонии. Внешняя гармония влияет на внутреннюю.
- Аристотель об этом писал, - кивает Рустам. - О влиянии среды на душу.
Я смотрю на них и думаю: господи, кого я тридцать лет учил? Студентов, которые в телефоны уткнулись? Которые "Войну и мир" в кратком изложении читают?
- Можно вопрос личный? - спрашиваю. - Не обижаетесь на судьбу?
Рустам задумался.
- Знаете притчу про дервиша? Шёл дервиш по пустыне, устал, сел отдохнуть. А мимо караван идёт. Богатый купец остановился, воды дал, спрашивает: "Что несёшь, дервиш?" А тот отвечает: "Если думаю, что несу - это бремя. Если знаю, зачем несу - это дар". Вот и мы так. Если думаем, что ремонт делаем - это бремя. А если знаем, что детей кормим, будущее им строим - это дар.
Мирзо добавляет:
- Плюс мы же друг друга нашли. Это много значит. Вместе легче. И разговоры наши - это отдушина.
На третий день случился конфликт. Я попросил передвинуть книжную полку. Тяжёлая, дубовая, книгами забита.
- Виктор Семёнович, - говорит Рустам, - нельзя её туда ставить. Стена не выдержит. Гипсокартон же.
- Выдержит, - упрямлюсь я. - Я лучше знаю, где моим книгам стоять.
- Это физика, а не филология. Нагрузка, распределение веса...
- Не учите меня! Я сказал - туда!
Он посмотрел на меня долгим взглядом. Потом процитировал по-немецки:
- "Was vernünftig ist, das ist wirklich; und was wirklich ist, das ist vernünftig."
Гегель. "Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно".
Потом перевёл на русский и добавил:
- Но иногда действительность противоречит разуму. И тогда надо выбирать. Я выбираю разум. Полка туда не поместится, Виктор Семёнович. Рухнет через месяц, максимум два.
Фархад и Мирзо замерли, ждут.
Я молчу. Злюсь. Но понимаю - он прав. И дело не в полке. Дело в том, что он прав, а я упрямлюсь из принципа. Из какого принципа? Что я тут главный? Что у меня квартира? Что я профессор, а он гастарбайтер?
- Ладно, - выдыхаю. - Ставьте, где считаете нужным.
Вечером сижу на кухне. Они собираются уходить. Подхожу к Рустаму:
- Извините. За утро.
- Не за что извиняться, Виктор Семёнович. Это ваша квартира. Ваше право.
- Нет, - качаю головой. - Вы были правы. И дело не в полке. Я... я привык считать себя умнее. Потому что диплом, степень, кафедра. А вы мне показали, что ум - он не в дипломе.
Он улыбается:
- Мы все учимся, Виктор Семёнович. Всю жизнь учимся. Я вот у вас учусь.
- Чему?
- Достоинству. Вы сейчас извинились. Не каждый на это способен. Особенно перед... гастарбайтером.
Это слово он произнёс с особой интонацией. Я покраснел.
- Давайте ужинать, - предлагаю. - Вместе. Я закуски куплю, вы свою лепёшку несите. И чай. И поговорим. Без коньяка, просто поговорим.
Они согласились.
Сидим, едим. Я рассказываю про университет, про студентов. Они - про свою жизнь. Оказывается, у них целая община тут. Помогают друг другу, детей вместе учат. Фархад даже кружок организовал - математику школьникам преподаёт. Бесплатно.
- А Рустам у нас лекции читает, - выдаёт Мирзо. - По воскресеньям. Философия для всех желающих. Человек пятнадцать собирается.
- Где? - удивляюсь.
- Да так, снимаем помещение в складчину. В подвале одном. Но чисто там, тепло.
Я представил: подвал, люди после тяжёлой недели, а Рустам им про категорический императив...
- Можно мне прийти? - вырывается у меня.
Они удивлённо переглядываются.
- Вы серьёзно? - спрашивает Рустам.
- Абсолютно.
В воскресенье я пришёл. Подвал действительно чистый. Стулья по кругу, маленькая доска. Народу человек двадцать - не только таджики. Узбеки есть, киргизы, даже пара молдаван.
Рустам говорил о свободе. О Спинозе, который считал свободу осознанной необходимостью. О Сартре с его "человек обречён быть свободным". Говорил просто, но глубоко. Люди слушали, кивали, вопросы задавали.
- А как же быть свободным, если работаешь по четырнадцать часов? - спросил кто-то.
- Свобода не в том, что ты делаешь, а в том, как ты к этому относишься, - ответил Рустам. - Раб тот, кто себя рабом считает. А если ты знаешь, зачем работаешь, если у тебя есть цель - ты свободен. Даже в кандалах можно быть свободнее, чем иной на воле.
После лекции подошёл к нему:
- Это было... сильно.
- Спасибо. Видите, Виктор Семёнович, мы тут не только стены ровняем. Мы пытаемся души свои выровнять. Чтобы не покривились от жизни такой.
Ремонт они закончили через неделю. Идеально сделали. Стены как стекло, углы прямые, полка стоит там, где надо.
Расплатился, добавил сверху.
- Это лишнее, - говорит Рустам.
- Это не за ремонт. Это... за университет. За лекции. За то, что научили.
- Чему мы вас научили?
- Видеть. Людей видеть, а не функции. Не гастарбайтеров, а философов и врачей. Не чужих, а... собеседников.
Обменялись телефонами. Теперь созваниваемся иногда. Рустам присылает цитаты - то Ницше, то Хайдеггера. Я в ответ - Бродского, Мандельштама.
Фархад недавно написал - мост спроектировал. Для конкурса какого-то международного. Вряд ли выиграет, но сам факт.
Мирзо дочку Рустама консультирует - готовит к экзаменам.
А я статью дописал. Про экзистенциальный кризис. Только теперь она не про Чехова. Она про нас. Про то, как мы существуем рядом, но не встречаемся. Пока ремонт не приключится. Или другая случайность.
Вчера студентам лекцию читал. О Достоевском. О том, что "человек есть тайна". Одна студентка, умная такая, спрашивает:
- А вы, профессор, разгадали эту тайну?
Я вспомнил Рустама с его Гегелем, Фархада с несуществующими мостами, Мирзо с медицинскими журналами.
- Нет, - ответил. - Но я учусь разгадывать. У самых неожиданных учителей.
Она не поняла. Они ещё молодые, им кажется, что мир простой: есть мы - образованные, и есть они - необразованные. Есть центр и периферия. Есть профессора и гастарбайтеры.
А мир сложнее. Мир - это подвал, где двадцать уставших людей слушают лекцию о свободе. Это кухня, где за чаем обсуждают Канта. Это ровные стены, за которыми стоят кривые судьбы.
Позавчера звонит Рустам:
- Виктор Семёнович, у соседа вашего ремонт намечается. Он нас нанять хочет. Вы нас рекомендовали?
- Рекомендовал.
- Спасибо. А он предупреждён?
- О чём?
- Что мы не просто стены ровняем.
- Предупреждён, - смеюсь. - Сказал, что готов рискнуть.
Вот так и живём. Они стены ровняют и души лечат. Я студентов учу и сам учусь. Фархад мосты строит - пока только на бумаге. Мирзо людей лечит - пока только советами.
А Гегель... Гегель был прав. Всё действительное разумно. Даже если эта действительность - трое таджиков с философским образованием, делающие ремонт в московской квартире старого профессора.
Особенно если это они.
Особенно если это я.
Особенно если мы встретились.
И поговорили.