Виктор Семёнов проснулся в половине седьмого вечера, как всегда, с ощущением, будто его голову набили мокрой ватой. Серый петербургский свет просачивался сквозь дешёвые жалюзи, рисуя полосы на выцветших обоях. Где-то за стеной надрывался телевизор Галины Петровны — новости, как всегда, одна чернуха.
Он поднялся с дивана, хрустнув позвонками, и прошлёпал босыми ногами на кухню. В дверном проёме замер.
Алиса сидела за столом, склонившись над альбомом для рисования. Её тонкие пальчики сжимали фиолетовый карандаш — любимый цвет покойной Марины. Девочка что-то тихо бормотала себе под нос, водя карандашом по бумаге.
— Солнышко, — Виктор старался говорить мягко, хотя горло драло, как наждаком. — Ты поужинала?
Алиса подняла голову. Её серые глаза — мамины глаза — смотрели сквозь него, словно видели что-то за стеной, за домом, за горизонтом.
— Галина Петровна сварила суп, — ответила она тихо. — С фрикадельками. Но Барсик больше не придёт просить косточку.
— Что? — Виктор нахмурился. — Какой Барсик?
— Рыжий кот из третьего подъезда. Он выбежит завтра утром за голубем. Прямо под колёса синей "Мазды".
Виктор почувствовал, как по спине побежали мурашки. Не первый раз Алиса говорила такие вещи. Месяц назад она сказала, что у тёти Нади из второй квартиры разобьётся любимая ваза — та самая, что стояла у неё со свадьбы. Через два дня соседка рыдала на лестничной площадке, собирая осколки.
— Алис, не надо так говорить, — Виктор присел рядом с дочерью, заглянул в альбом. На листе был нарисован дом, объятый оранжевым пламенем. Детский рисунок, но что-то в нём заставляло желудок сжиматься в тугой комок. — Что это?
— Просто картинка, — Алиса пожала плечами и перевернула страницу.
В дверь постучали — три коротких удара, как всегда стучала Галина Петровна.
— Витенька, ты проснулся? — раздался приглушённый голос.
Виктор открыл. Соседка стояла в своём вечном цветастом халате, теребя край фартука. Лицо у неё было встревоженное.
— Мне с тобой поговорить надо, — прошептала она, покосившись на Алису. — Наедине.
Они вышли на лестничную площадку. Галина Петровна огляделась, словно боялась, что их подслушивают.
— Витя, я уже третью ночь не сплю, — начала она, понизив голос до шёпота. — Алисочка... она по ночам разговаривает.
— Дети часто говорят во сне, — Виктор пожал плечами, хотя внутри всё похолодело.
— Не так! — Галина Петровна перекрестилась. — Она говорит на каком-то... не нашем языке. Как будто... как будто это вообще не человеческая речь. И знаешь, что самое страшное? Вчера я записала на телефон. Отнесла знакомой, она лингвист в университете. Так вот, Наташа сказала, что это не похоже ни на один известный язык. Вообще ни на один!
Виктор прислонился к стене. Голова кружилась.
— И это ещё не всё, — продолжала соседка. — Позавчера она сказала мне, что у меня в среду заболит зуб. Конкретно — нижний левый. Витя, у меня там пломба двадцать лет стояла! А сегодня утром — как резануло! Пришлось к дежурному стоматологу бежать.
— Совпадение, — выдавил Виктор.
— Совпадение? — Галина Петровна всплеснула руками. — А помнишь, как она сказала про прорыв трубы у Михалычей? А про то, что Ленка из седьмой квартиры беременная, хотя та сама ещё не знала? Витя, с девочкой что-то происходит!
Виктор молчал. Он помнил. Помнил всё. И ещё помнил, как две недели назад Алиса нарисовала автобусную остановку и сказала: "Папа, не езди на этом автобусе". Он тогда отмахнулся, но на всякий случай в тот день пошёл пешком. Вечером в новостях сказали, что автобус номер 39 врезался в столб. Семь человек в больнице.
— Я присмотрю за ней сегодня, — сказала Галина Петровна. — Но Витя... может, сходить к батюшке? Или... к врачу?
— Спасибо, Галина Петровна. Я подумаю.
Вернувшись в квартиру, Виктор обнаружил Алису у окна. Она стояла, прижавшись лбом к холодному стеклу, и смотрела во двор.
— Пап, — сказала она, не оборачиваясь. — Не ходи сегодня на работу.
— Алиса, я не могу не пойти. Нас уволят, понимаешь? Нам нужны деньги.
Девочка обернулась. В её глазах стояли слёзы.
— Там будет огонь, — прошептала она. — Как на моём рисунке. Большой огонь. И ты... ты...
Она не договорила, уткнулась лицом отцу в живот и разрыдалась. Виктор гладил её по голове, чувствуя, как дрожит маленькое тельце.
— Тише, солнышко. Тише. Всё будет хорошо.
Но в груди росло тяжёлое предчувствие. Он вспомнил рисунок — дом в огне. Вспомнил, как месяц назад Алиса нарисовала больницу и сказала: "Мама там". Через неделю Марина умерла от остановки сердца. Врачи сказали — не предугадаешь, бывает и у молодых.
Виктор посадил Алису на диван, укутал пледом.
— Послушай меня внимательно. Если что-то случится — что угодно — ты сразу бежишь к Галине Петровне. Поняла?
Алиса кивнула.
— И пообещай мне кое-что, — Виктор присел на корточки, заглянул дочери в глаза. — Что бы ты ни видела, что бы ни слышала в своих... снах или где там... не бойся. Это дар, понимаешь? Может быть, страшный дар, но дар. Мама бы сказала, что ты особенная.
— Мама говорит, что ты должен быть осторожным, — вдруг сказала Алиса. — Она приходит иногда. Во сне.
Виктор почувствовал, как к горлу подкатывает ком. Поцеловал дочь в лоб и пошёл собираться на работу.
"Пятёрочка" на Васильевском острове встретила его привычным запахом дешёвой бытовой химии и подвявших овощей. Напарник Толян, как всегда, опаздывал. Виктор обошёл торговый зал, проверил камеры, устроился в подсобке с термосом кофе.
Первые три часа прошли спокойно. Пара подвыпивших студентов, бомж, пытавшийся стащить батон, — обычная ночная рутина. Виктор начал уже успокаиваться, думая, что Алиса просто перенервничала.
А потом он почувствовал запах.
Гарь. Слабый, почти неуловимый, но отчётливый.
Виктор вскочил, выбежал в торговый зал. Пусто. Но запах усиливался. Он побежал к подсобным помещениям, распахнул дверь склада.
Короткое замыкание в старой проводке уже занялось. Огонь лизал деревянные стеллажи, на которых громоздились коробки с бумажными полотенцами и туалетной бумагой. Ещё минута — и всё превратится в факел.
Виктор бросился к огнетушителю, но понял — не справится. Достал телефон, набрал 112, параллельно включая пожарную сигнализацию. Потом побежал проверять, не остался ли кто в магазине.
Пожарные приехали через семь минут. К тому времени Виктор уже вывел на улицу уборщицу Надю, которая дремала в каморке, и Толяна, который всё-таки приперся и теперь стоял, тупо глядя на языки пламени, вырывающиеся из окон.
Магазин выгорел почти полностью. Но никто не пострадал.
Виктор сидел на бордюре, закутавшись в колючее одеяло, которое дали пожарные, и думал об Алисе. О её рисунке. О её слезах.
Телефон завибрировал. Галина Петровна.
— Витя! Ты цел? По телевизору показывают — пожар в "Пятёрочке" на Васильевском!
— Цел, Галина Петровна. Как Алиса?
— Спит. Но Витя... она перед сном сказала странную вещь. Сказала: "Папа послушался. Теперь всё будет хорошо". Что это значит?
Виктор усмехнулся, чувствуя, как по щекам текут слёзы — то ли от дыма, то ли от чего-то ещё.
— Это значит, что у меня растёт особенная дочь, Галина Петровна. Очень особенная.
Домой он вернулся под утро. Алиса спала, обняв плюшевого зайца — последний подарок Марины. Виктор присел на край кровати, поправил одеяло.
На тумбочке лежал новый рисунок. Виктор взял листок, поднёс к полоске рассветного света.
На рисунке были трое: мужчина, девочка и женщина, прозрачная, как привидение, но улыбающаяся. Они держались за руки. А внизу детским почерком было выведено: "Мы вместе".
Виктор аккуратно положил рисунок обратно и пошёл на кухню. Надо было подумать, что делать дальше. Искать новую работу. Разбираться с даром Алисы. Учиться жить с тем, что его дочь видит то, чего не видят другие.
За окном начинался новый день. Обычный петербургский день — серый, промозглый, с низкими облаками. Где-то во дворе заныл автомобильный сигнал. Синяя "Мазда".
Виктор вздрогнул и выглянул в окно. Под колёсами машины лежало рыжее пятно.
Барсик.
Он закрыл глаза, прислонился лбом к холодному стеклу. Алиса была права. Она всегда права. И это пугало больше всего остального. Потому что если она видит смерть кота и пожары, что ещё она видит? Какие тени скользят перед её внутренним взором?
— Папа?
Виктор обернулся. Алиса стояла в дверном проёме, сжимая зайца.
— Ты не спишь, солнышко?
— Мама сказала, что ты волнуешься, — Алиса подошла, забралась к нему на колени. — Она говорит, не надо бояться. Я вижу плохое, чтобы можно было сделать хорошее. Как ты вчера. Ты спас тётю Надю.
— Откуда ты знаешь про тётю Надю?
Алиса пожала плечами.
— Просто знаю. Папа, а можно мы купим молока? Во двор придёт новый котёнок. Чёрный с белым пятнышком на носу. Он будет голодный.
Виктор обнял дочь, зарылся носом в её волосы. Пахло детским шампунем и чем-то ещё — неуловимым, родным, маминым.
— Конечно, купим. Сходим вместе.
Они оделись и вышли во двор. Утро было на удивление светлым — сквозь тучи пробивалось робкое солнце. У мусорных баков и правда сидел котёнок — чёрный, с белым пятном на носу, жалобно мяукающий.
Алиса присела на корточки, протянула руку. Котёнок принюхался и потёрся головой о её ладонь.
— Как назовём? — спросил Виктор.
— Лучик, — ответила Алиса. — Потому что он принёс солнце.
И правда — тучи расходились, заливая двор непривычным для осеннего Петербурга светом.
Виктор взял дочь за руку, и они пошли в магазин — другой, не сгоревший. Обычные люди в обычное утро обычного дня. Только девочка видела чуть больше остальных. И мужчина, который учился с этим жить.
А где-то рядом, невидимая и неслышимая, шла женщина, улыбаясь своей странной, особенной семье.