Марина проснулась от странного бормотания. Электронные часы на тумбочке показывали 03:17 — самое мёртвое время ночи, когда даже воздух кажется густым и неподвижным. Она прислушалась. Звук доносился из детской.
Тима опять разговаривал во сне.
Это началось три дня назад, после их похода в краеведческий музей. Обычная суббота, обычная экскурсия для дошкольников. Тима был в восторге от чучела медведя и старинных самоваров. А потом они зашли в зал древних находок — какие-то черепки, наконечники стрел, странная каменная табличка с непонятными знаками. Экскурсовод, молоденькая студентка-практикантка, путалась в датах и явно читала с листочка.
Марина встала с кровати, накинула халат и тихо прошла к детской. Дверь была приоткрыта — Тима боялся полной темноты. В щель падал тусклый свет ночника в форме космонавта.
— Шу-ур на-ам-ба... ки-ин-ги ур-сag... — бормотал мальчик, лёжа на спине. Его глаза под веками быстро двигались, маленькие пальцы сжимались и разжимались. — Эн-лиль зи-га... нам-лу-улу...
Марина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это был не русский. И не английский, который они учили по мультикам. Это вообще не походило ни на один язык, который она когда-либо слышала. Гортанные, рычащие звуки, словно камни перекатываются в горле.
Она достала телефон и включила диктофон. Пусть запишется, завтра покажет участковому педиатру. Может, это какая-то особенность развития? Она же медсестра, а не врач, не ей ставить диагнозы.
— Ки-ур ме-лам... э-кур нам-ти-ла... — Тима вдруг сел в кровати, не просыпаясь. Его глаза были закрыты, но голова повернулась точно в сторону матери. — Ама-ушумгаль-ан-на!
Последнее слово он почти прокричал. Марина выронила телефон, который с грохотом упал на пол. Тима вздрогнул и открыл глаза.
— Мама? — сонно спросил он обычным детским голосом. — Что случилось?
— Ничего, солнышко. Спи дальше.
Она укрыла его одеялом, поцеловала в лоб — обычный, не горячий — и вернулась к себе. Но уснуть уже не смогла.
* * *
Утром, отведя Тиму в садик, Марина залезла в интернет. Набирала разные сочетания услышанных звуков, пытаясь хоть что-то найти. "Шур нам", "энлиль", "экур"... Поисковик выдавал какую-то ерунду про шумерскую мифологию, древнюю Месопотамию, клинопись. Но разве пятилетний ребёнок может знать мёртвый язык, которому пять тысяч лет?
В поликлинике день тянулся бесконечно. Капельницы, уколы, перевязки. Бабушки жаловались на давление, молодые мамочки приносили сопливых младенцев, алкоголик Петрович опять пришёл за справкой для работы.
— Марин, ты чего такая? — спросила напарница Ленка за обедом. — На тебе лица нет.
— Да так, не выспалась.
— Мелкий не болеет?
— Нет, всё нормально.
Но нормально не было. После обеда Марина отпросилась на час раньше и помчалась в садик. Воспитательница Елена Сергеевна удивилась:
— Тимур? Да он молодец, как всегда. Правда, на тихом часе опять что-то бормотал во сне, но не просыпался. У вас дома всё хорошо?
— Да, спасибо. Просто проверяю.
По дороге домой Тима болтал про новую игрушку у Максима, про то, как Даша подралась с Артёмом из-за красного фломастера, про обед — макароны с котлетой, его любимые. Обычный ребёнок. Обычный день.
Вечером, уложив сына, Марина села с ноутбуком и наушниками. Включила запись. Голос Тимы звучал странно, глухо, словно доносился из глубокого колодца. Она скачала программу для распознавания речи — безрезультатно. Попробовала онлайн-переводчики — тоже ничего.
В отчаянии она зашла на форум любителей мистики. Создала тему: "Ребёнок говорит во сне на непонятном языке". Приложила кусочек записи, предварительно обработав — изменила тональность, чтобы нельзя было узнать голос.
Через час пришёл первый ответ: "Похоже на глоссолалию, говорение на языках. Сводите к психологу."
Второй: "У моей дочки было похожее, прошло само через неделю."
Третий заставил её похолодеть: "Это шумерский. Древний шумерский. Откуда ваш ребёнок это знает?"
* * *
Профессор Юсупов жил этажом выше. Марина знала его только в лицо — высокий худой старик с аккуратной бородкой, всегда в твидовом пиджаке, даже летом. Иногда встречались у почтовых ящиков, здоровались. Она знала, что он вдовец, что раньше преподавал в университете, что у него взрослая дочь где-то в Канаде.
Марина стояла перед его дверью уже пять минут, не решаясь позвонить. В руках — распечатка с форума, где какой-то пользователь под ником "Гильгамеш_67" расшифровал часть записи и написал, что мальчик взывает к древним богам и говорит о "доме мёртвых".
Наконец она нажала на звонок.
— Кто там? — раздался голос из-за двери.
— Айдар Маратович, это Марина с третьего этажа. Можно вас на минутку?
Дверь открылась. Профессор был в домашних брюках и жилетке поверх рубашки.
— Марина? Что-то случилось?
— Айдар Маратович, простите, что беспокою. Вы ведь лингвист? Языки изучаете?
— Изучал. Уже десять лет на пенсии. А что?
— Можно мне зайти? Это... это про моего сына.
Квартира профессора была заставлена книжными шкафами от пола до потолка. Пахло старой бумагой и табаком, хотя пепельниц видно не было. На стенах — фотографии археологических раскопок, какие-то таблички с иероглифами.
Марина рассказала всё: про музей, про ночные бормотания, про запись. Профессор слушал молча, изредка кивая. Потом попросил включить запись.
Когда голос Тимы заполнил комнату, лицо старика изменилось. Он побледнел, схватился за край стола.
— Боже мой, — прошептал он. — Это невозможно.
— Что невозможно?
— Это действительно шумерский. Но не просто шумерский — это храмовый диалект, на котором говорили только жрецы Энлиля в Ниппуре. Мы знаем о нём только по нескольким табличкам. Как пятилетний мальчик...
— Вы можете перевести?
Профессор включил запись ещё раз, делая пометки в блокноте.
— "Демон спускается... Врата Кура открыты... Энлиль спит... Люди-рыбы приходят..." — он поднял глаза на Марину. — Это не просто слова. Это заклинание. Очень древнее и очень опасное заклинание.
— Заклинание? Айдар Маратович, вы же образованный человек...
— Я двадцать лет провёл на раскопках в Ираке, Марина. Я видел вещи, которые наука объяснить не может. Эта табличка в музее — вы говорили про табличку?
— Да, в зале древних находок.
— Нужно немедленно туда поехать. И взять с собой мальчика.
* * *
Краеведческий музей закрывался в шесть. Они приехали в половине шестого — Марина, Тима и профессор Юсупов. Охранник на входе узнал Марину:
— О, вы в субботу были! Понравилось мальчику?
— Да, очень. Можно ещё раз в зал древних находок? Сын хочет ещё раз посмотреть.
— Конечно, только недолго, мы скоро закрываемся.
Зал был пуст. Витрины с черепками и наконечниками стрел выглядели ещё более пыльными в косых лучах вечернего солнца. Профессор сразу направился к дальней стене, где за стеклом лежала та самая табличка.
— Я знал, — пробормотал он. — Я знал, что рано или поздно она всплывёт.
— Вы её видели раньше?
— Это долгая история. Эту табличку нашли в 1962 году при строительстве водохранилища. Мой научный руководитель тогда был молодым аспирантом, его пригласили для экспертизы. Табличка... она не должна была здесь оказаться. Это месопотамский артефакт, ему здесь не место. Но главное — текст на ней.
Тима вдруг дёрнулся, вырвал руку из маминой ладони и подбежал к витрине. Прижался лбом к стеклу.
— Ама-ушумгаль-ан-на, — прошептал он. — Зи-ан-на, зи-ки-а.
— Тима! — Марина кинулась к сыну, но профессор удержал её.
— Не трогайте его. Он проводник. Табличка — это печать, а он — ключ. Кто-то или что-то пытается войти в наш мир.
— Это бред! Тима, пойдём отсюда!
Но мальчик не реагировал. Его глаза закатились, изо рта полилась непрерывная череда гортанных слов. Стекло витрины задрожало.
— У нас мало времени, — профессор достал из кармана старый блокнот. — Я должен прочитать контрзаклинание. Держите мальчика, что бы ни случилось.
Он начал читать — те же гортанные, рычащие звуки, но в другом ритме, в другой последовательности. Тима задёргался, пытаясь вырваться. Марина обняла его, прижала к себе.
Воздух в зале сгустился. Лампы замигали. За стеклом витрины табличка начала светиться тусклым зелёным светом.
— Бар-ра! Бар-ра! — выкрикнул профессор. — Зи-ан-на бар-ра!
Тима вскрикнул и обмяк в руках матери. Свечение таблички погасло. В зале повисла тишина.
— Мама? — слабо произнёс мальчик. — Почему мы в музее?
* * *
Охранник ничего не заметил — ни мигания ламп, ни странных звуков. Для него они просто посмотрели экспозицию и ушли.
По дороге домой профессор объяснял:
— Эта табличка — одна из семи печатей, созданных жрецами Шумера для удержания древнего зла. Как она попала сюда — загадка. Возможно, её привезли варяги, торговавшие по всему миру. Или она попала с награбленным во время крестовых походов. Не важно. Важно, что ваш сын оказался восприимчив к её зову.
— Но почему Тима?
— Дети иногда бывают более открыты к таким вещам. Чистое сознание, незамутнённое скептицизмом. Табличка искала проводника, и нашла.
— Теперь всё закончилось?
Профессор помолчал.
— Надеюсь. Я произнёс заклинание закрытия. Но табличку нужно убрать из музея. Я поговорю с директором, у меня остались связи в академии. Скажу, что это важная находка, требующая изучения.
Дома Тима сразу уснул, даже не поужинав. Марина сидела у его кровати, слушая ровное дыхание. Никакого бормотания, никаких странных слов.
Телефон завибрировал. СМС от профессора: "Табличку увезут завтра. Спите спокойно."
Марина поцеловала сына в лоб и пошла на кухню заваривать чай. За окном горели огни ночного города — обычного, понятного, безопасного. Но теперь она знала, что где-то там, за гранью привычной реальности, существует иной мир. Древний, тёмный, ждущий своего часа.
И что иногда для прорыва в наш мир ему нужен всего лишь любопытный пятилетний мальчик, разглядывающий музейные экспонаты субботним утром.
Она допила чай и пошла спать. Завтра понедельник, рабочий день, капельницы и уколы. Обычная жизнь.
Но перед сном Марина ещё раз заглянула в детскую. Тима спал, подложив ладошку под щёку. На его лице играла лёгкая улыбка.
И только если присмотреться очень внимательно, можно было заметить на его лбу, прямо над переносицей, крошечную отметину в форме клинописного знака. Знака, означающего "страж" на древнем шумерском языке.
Но Марина этого не заметила.
Пока не заметила.