Снег падал на Прагу третий день подряд. Тяжёлый, мокрый, он ложился на черепичные крыши и превращал город в размытую акварель. На главном вокзале царила та особенная атмосфера вынужденного ожидания, когда время словно растягивается, как старая резинка, и люди становятся одновременно более раздражительными и более человечными.
Марина сидела в углу вокзального кафе «У старого фонаря» и грела руки о чашку с кофе. Кофе был отвратительный — жидкий, горький, с привкусом алюминия от старой кофемашины. Но он был горячий, а это сейчас было главным. Её поезд в Вену задерживался уже на четыре часа. В сумке лежал билет в один конец и папка с документами о разводе, которые она так и не подписала.
— Можно? — мужской голос вырвал её из размышлений.
Она подняла глаза. Перед ней стоял мужчина лет тридцати восьми, в потёртой кожаной куртке и с лицом человека, который давно не высыпается. В кафе было полно свободных мест, но он почему-то выбрал столик у окна, где сидела она.
— Конечно, — она пожала плечами.
Он сел напротив, поставил на стол стакан с пивом и достал телефон. Потом убрал его обратно в карман, словно передумал. Марина заметила, что у него дрожат руки.
— Тоже ждёте? — спросил он по-русски, уловив её акцент, когда она заказывала кофе у официантки.
— Вена, — коротко ответила она. — А вы?
— Наоборот. Из Вены. Домой... то есть в Прагу. Хотя какой это теперь дом.
Он замолчал, сделал большой глоток пива. Марина изучала его лицо — усталое, с глубокими морщинами у глаз, но всё ещё красивое той мужской красотой, которая приходит с годами и опытом.
— Павел, — представился он.
— Марина.
Они помолчали. За окном снег усилился, превращая платформы в белую пустыню. Громкоговоритель объявил очередную задержку — теперь уже на неопределённый срок.
— Чёрт, — выругался Павел по-немецки, потом перешёл на русский. — Простите. Просто... мне нужно успеть.
— Кто-то ждёт?
— Отец. Умирает. Рак лёгких, последняя стадия. Врачи говорят, дня два, может, три.
Марина не знала, что сказать. Что вообще можно сказать в такой ситуации? «Сочувствую»? «Держитесь»? Все эти слова казались пустыми, как её чашка из-под кофе.
— Мы не разговаривали пять лет, — продолжил Павел, глядя в окно. — Поссорились из-за ерунды. Из-за денег, из-за того, что я уехал в Австрию, из-за того, что женился не на той, на ком он хотел. Обычная история. А теперь вот... теперь он умирает, и я еду просить прощения. Или прощать. Я сам не знаю.
Старая официантка принесла Марине новый кофе, хотя она не заказывала.
— За счёт заведения, — сказала она по-чешски с улыбкой. — Вы так грустно смотрите, милочка. А грустным женщинам нужен кофе. И, может быть, что-нибудь покрепче?
— Спасибо. Можно коньяк?
— Конечно. И вам, молодой человек?
Павел кивнул.
Когда официантка ушла, они снова замолчали. Но это было уже другое молчание — не неловкое, а понимающее. Как будто снег за окном создал вокруг них невидимый купол, отделив от остального мира.
— А вы? — спросил Павел. — Тоже бежите?
Марина усмехнулась.
— Так заметно?
— У вас вид человека, который сжёг за собой мосты. Я знаю этот взгляд. У меня был такой же пять лет назад.
Она достала сигареты, потом вспомнила, что в кафе нельзя курить, и убрала их обратно.
— Муж изменяет. Банально, правда? Успешный хирург, красивая любовница-медсестра, квартира для встреч на Васильевском острове. Как в плохом сериале. Я переводила Ремарка на русский и думала, что понимаю жизнь. Оказалось, что жизнь — это не Ремарк. Это пошлый водевиль.
— Ремарка? «Три товарища»?
— И их тоже. Но больше всего люблю «Ночь в Лиссабоне». Про беженцев, про любовь на фоне катастрофы.
— Не читал.
— «Мы любили друг друга, не надеясь на встречу. И встретились, не надеясь на счастье».
Принесли коньяк. Они выпили, не чокаясь.
— Знаете, что самое страшное? — сказала Марина. — Не измена. А то, что я почувствовала облегчение. Наконец-то появился повод уйти. Пятнадцать лет я жила с человеком, который видел во мне функцию. Жена успешного врача. Мать его детей, которых так и не случилось. Хозяйка дома. А я переводила чужие истории о любви и умирала по частям.
— Почему не ушли раньше?
— Страх. Привычка. Надежда, что что-то изменится. Обычный женский набор самообмана. А у вас? Почему пять лет молчания?
Павел налил себе ещё пива из принесённой официанткой бутылки.
— Гордость. Проклятая мужская гордость. Он сказал, что я предатель. Что бросаю родину ради денег. Что настоящий мужчина должен жить там, где родился. А я ответил, что он просто завидует. Что прожил всю жизнь на одном месте, как дерево, и ничего не видел, кроме своего завода и огорода на даче. Мы наговорили друг другу таких вещей... таких вещей, которые нельзя забрать обратно.
— И что изменилось?
— Он умирает. Этого достаточно, чтобы понять, какой я был идиот. Что все эти принципы, вся эта гордость — просто мусор. А время ушло. Пять лет, Марина. Тысяча восемьсот двадцать пять дней, которые мы могли бы... не знаю. Пить пиво на его веранде. Ругаться из-за политики. Вместе ездить на рыбалку. Просто быть отцом и сыном.
Марина смотрела на него и видела себя. Те же упущенные возможности, та же горечь, то же позднее прозрение.
— У вас есть дети? — спросила она.
— Нет. Жена не хотела. Карьера, путешествия, свобода. Мы развелись два года назад. Тоже банально — она нашла кого-то моложе и перспективнее. А у вас?
— Три выкидыша. После третьего врачи сказали — не стоит больше пытаться. Муж воспринял это как предательство. Как будто я специально не могла родить ему наследника. Начал пить, потом появилась она — молодая, здоровая, готовая рожать.
Снег всё падал. В кафе становилось всё больше людей — застрявшие пассажиры искали убежища от холода и неопределённости. Но Марина и Павел словно находились в своём собственном пузыре времени.
— Странно, — сказал Павел. — Мы совершенно чужие люди. Через пару часов разъедемся и никогда больше не встретимся. А я рассказываю вам то, что не мог рассказать никому годами.
— Попутчики, — улыбнулась Марина. — Идеальные исповедники. Можно быть абсолютно честным, потому что нет последствий.
— Как в том фильме... как его...
— «Перед рассветом»?
— Точно. Только у нас нет романтической Вены. Только вокзальное кафе и отвратительный кофе.
— И снег. Не забывайте про снег. Он делает всё красивее. Даже нашу разбитую жизнь.
Павел внимательно посмотрел на неё.
— Вы красивая женщина, Марина. Ваш муж — идиот.
— Спасибо. Но дело не в красоте. Можно быть красивой и абсолютно невидимой для человека, который рядом. Он смотрел сквозь меня, понимаете? Как сквозь стекло. Видел то, что за мной — свои планы, свои амбиции, свой идеальный мир. А меня не было.
— Я понимаю. Моя жена говорила, что я люблю не её, а идею её. Красивую картинку — успешная пара, квартира в центре Вены, отпуск на Мальдивах. А когда картинка дала трещину, оказалось, что за ней ничего нет.
Официантка принесла им по сэндвичу.
— Поешьте, — сказала она по-русски с сильным акцентом. — Неизвестно, когда поезда пойдут. А на голодный желудок и горе тяжелее.
Они ели молча. Сэндвичи были неожиданно вкусными — свежий хлеб, пражская ветчина, хрустящие огурцы. Простая еда, которая напомнила Марине, что жизнь состоит не только из больших драм, но и из маленьких удовольствий.
— Знаете, о чём я думаю? — сказал Павел, допивая пиво. — Мы бежим. Вы — от прошлого, я — к прошлому. Но по сути бежим от себя. От той версии себя, которая нам не нравится.
— И что делать?
— Не знаю. Наверное, остановиться. Принять. Простить — себя в первую очередь.
— Легко сказать.
— Да. Но что ещё остаётся? Вы поедете в Вену, найдёте работу, новую квартиру, может быть, новую любовь. Но если не простите себя за эти пятнадцать лет, они поедут за вами.
Марина знала, что он прав. Она переводила достаточно книг о человеческой душе, чтобы понимать — географический побег не решает внутренних проблем.
— А вы? Успеете?
— Не знаю. Надеюсь. Хотя... даже если не успею сказать, может быть, он почувствует, что я приехал. Что я пытался.
Громкоговоритель ожил. Женский голос объявил, что движение поездов возобновляется. Поезд на Вену отправляется через сорок минут, на Брно — через час.
Они посмотрели друг на друга. Время в их пузыре закончилось.
— Мне пора, — сказал Павел, вставая. — Нужно ещё взять такси до больницы.
— Да, конечно.
Он надел куртку, потом обернулся.
— Марина... можно странный вопрос?
— Давайте.
— Если бы не снег, если бы поезда шли по расписанию, мы бы никогда не встретились. Получается, иногда задержки и препятствия — это подарок?
— Или проклятие, — улыбнулась она. — Теперь я буду знать, что где-то в Праге есть человек, который меня понял. И это знание сделает одиночество ещё острее.
— Или легче. Потому что если два абсолютно чужих человека могут понять друг друга за пару часов в вокзальном кафе, значит, мир не так уж безнадёжен.
Он протянул ей руку. Она пожала её — тёплую, надёжную, настоящую.
— Удачи вам, Марина. В Вене красиво зимой. Особенно Рингштрассе под снегом.
— Успейте, Павел. Обязательно успейте.
Он кивнул и пошёл к выходу. У двери обернулся, хотел что-то сказать, но передумал. Вышел в снегопад.
Марина смотрела, как его фигура растворяется в белой пелене. Потом достала телефон и набрала номер мужа.
— Алло? Это я. Нет, я не в Вене. Я всё ещё в Праге. Поезд задержали... Слушай, нам нужно поговорить. Нормально поговорить, без криков и обвинений. Я не говорю, что вернусь. Но документы о разводе я пока не подписываю. Мы прожили вместе пятнадцать лет, мы должны друг другу хотя бы честный разговор... Да, я знаю про неё. Нет, это уже не важно. Приедешь? Я буду в Вене завтра утром, отель "Захер"... Хорошо. До встречи.
Она положила телефон и заказала ещё кофе. Снег за окном начал стихать. Где-то в Праге Павел ехал к умирающему отцу. Где-то в Петербурге её муж, возможно, впервые за много лет задумался о том, что потерял. А она сидела в кафе «У старого фонаря» и думала, что иногда нужна метель, чтобы увидеть дорогу.
Официантка принесла кофе и маленький штрудель.
— Комплимент от заведения, — улыбнулась она. — Вы стали веселее, милочка. Это хорошо. Жизнь слишком коротка для долгой грусти.
— Спасибо. За всё спасибо.
— Не за что. Я сорок лет работаю в этом кафе. Видела тысячи историй. И знаете что? Самые важные встречи происходят именно так — случайно, в транзите, между прошлым и будущим. Ваш молодой человек...
— Он не мой.
— Неважно. Он дал вам то, что не мог дать муж — понимание. А вы дали ему силы встретиться с отцом. Разве это не чудо?
Марина откусила кусочек штруделя. Он был божественным — яблоки, корица, тонкое тесто, тающее во рту.
— Знаете, — сказала официантка, — у нас в Чехии говорят: «Снег покрывает грязь, но не меняет дорогу». Вы всё равно придёте туда, куда шли. Но идти по снегу приятнее, чем по грязи.
Она ушла обслуживать других посетителей. Марина дописала смс мужу, потом удалила. Написала снова, опять удалила. В конце концов отправила всего три слова: «Приезжай в Вену».
Потом открыла блокнот и начала писать. Не перевод чужой истории, а свою собственную. О женщине, которая бежала от жизни и встретила человека, бегущего к смерти. О снеге над Прагой. О том, что иногда нужно потерять дорогу, чтобы найти себя.
Диктор объявил посадку на венский поезд. Марина собрала вещи, оставила щедрые чаевые и пошла на платформу. Снег почти прекратился, только редкие снежинки кружились в свете фонарей.
В вагоне было тепло и пахло мокрой одеждой. Она нашла своё место у окна и посмотрела на перрон. Где-то там, в городе, Павел, возможно, уже входил в больничную палату. Что он скажет отцу? Что скажет отец? Успеют ли они?
Поезд тронулся. Прага поплыла за окном — огни, крыши, мосты через Влтаву. Марина достала телефон и увидела сообщение от мужа: «Буду в Вене завтра в полдень. Нам действительно нужно поговорить».
Она улыбнулась. Может быть, разговор ничего не изменит. Может быть, они всё равно разведутся. Но по крайней мере, они попытаются. Как Павел с отцом. Как снег, пытающийся укрыть несовершенство мира.
Марина открыла сумку и достала папку с документами о разводе. Посмотрела на них, потом убрала в самый дальний карман. Время для окончательных решений ещё не пришло.
За окном мелькали заснеженные поля Богемии. Где-то впереди ждала Вена с её дворцами и кофейнями. Позади оставалась Прага с вокзальным кафе, где два одиноких человека на пару часов стали друг для друга целым миром.
Марина закрыла глаза и подумала о Павле. Успел ли он? Смог ли сказать отцу главные слова? Смог ли отец их услышать?
Она никогда не узнает ответа. Они не обменялись телефонами, не договорились о встрече. У них не будет продолжения, как в романтических фильмах. Но у них был снежный вечер в Праге, честный разговор и понимание того, что даже в самом глубоком одиночестве человек не одинок.
Поезд набирал скорость, увозя её к новой жизни. Или к попытке починить старую. Марина ещё не знала, что выберет. Но она знала главное — бежать больше некуда и незачем. Нужно останавливаться и жить. Даже если больно. Даже если страшно. Даже если не знаешь, что будет завтра.
Снег над Прагой кончился. Начиналась чистая страница.