Понимаете, есть вещи, которые невозможно объяснить. Вот как объяснить вьетнамской бабушке, что в Москве нельзя сушить рыбу на балконе? Или как объяснить московскому ЗАГСу, что Нгуен — это фамилия, а не имя? Или как объяснить узбекскому поставщику, что тофу и творог — это разные вещи?
Нгуен Ван Хай стоял посреди своего ресторана «Фо Сайгон» на Сухаревской и смотрел на двадцать килограммов творога вместо тофу. Равшан, поставщик с философским образованием и практическим подходом к жизни, объяснял:
— Хай, дорогой, смотри философски. Творог — это тоже соя, только прошедшая через корову. Это апгрейд! Модернизация! Твои клиенты оценят инновацию!
— Равшан, — Хай потёр виски, где уже третий день пульсировала вена, — моя дочь выходит замуж через неделю. Мне нужно накормить сто пятьдесят человек. Половина — из Вьетнама. Они прилетают специально. Если я подам им борщ с творогом вместо фо с тофу, они решат, что я предал родину.
— А борщ — это прекрасная идея! — воодушевился Равшан. — Интернациональная кухня! Fusion! Сейчас модно!
В этот момент зазвонил телефон. Дочь.
— Папа, — голос Тху Ха звучал так, будто она пыталась не кричать, — бабушка привезла тридцать килограммов сушёной рыбы. Соседи вызвали санэпидстанцию. Говорят, в подъезде невозможно дышать. И ещё она сказала, что Серёжа слишком бледный и ему нужно есть собачатину для цвета лица.
— Собачатину? — Хай почувствовал, как седеет ещё одна прядь. — Ха, миленькая, скажи бабушке, что в России собак не едят. Они тут... как дети. Члены семьи.
— Я сказала. Она ответила, что в голодные годы и детей ели, так что это не аргумент.
Хай положил трубку и посмотрел на Равшана, который уже раскладывал на столе какие-то странные овощи.
— Это что?
— Дайкон! Японская редька! Почти как вьетнамская, только лучше! Японцы — это же почти вьетнамцы, только богаче!
— Равшан, японцы воевали с вьетнамцами.
— И что? Русские воевали с немцами, а теперь на мерседесах ездят! Прогресс, Хай! Движение вперёд!
Дверь ресторана распахнулась. Вошла мать жениха, Елена Андреевна, дама внушительная, как памятник Родине-матери, только в норковой шубе.
— Господин Нгуен! — она произносила фамилию так, будто это было ругательство. — Я составила список блюд для свадьбы. Оливье, селёдка под шубой, холодец...
— Холодец? — Хай представил лицо своей матери при виде трясущегося мясного желе. — Елена Андреевна, у нас будет вьетнамская свадьба.
— Как это вьетнамская? Мой сын — русский! Его прадед воевал! За Родину!
— Моя дочь — вьетнамка. Её дед тоже воевал. Против американцев.
— Так мы же не американцы!
— И мы не немцы, но холодец всё равно не будет.
Елена Андреевна выпрямилась так, что норка затрещала по швам.
— Тогда свадьбы не будет!
— Мама! — в дверях появился Сергей, программист с глазами загнанного зверя. — Мама, пожалуйста. Мы же договорились.
— Серёженька, они хотят кормить гостей сырой рыбой!
— Это не сырая рыба, это нэм, — устало объяснил Хай. — Это рисовая бумага с овощами.
— Бумага?! Вы хотите кормить людей бумагой?!
В этот момент с кухни донёсся грохот. Хай побежал туда и обнаружил свою мать, которая пыталась научить русского повара Колю правильно резать лук.
— Нет, нет, нет! — кричала она на смеси вьетнамского, русского и жестов. — Лук резать как волос! Тонко-тонко! Ты режешь как дрова!
— Бабушка, — Коля, двухметровый детина с добрым лицом, держал нож так, будто это была граната, — я двадцать лет режу лук. Нормально всем было.
— Двадцать лет неправильно! Я пятьдесят лет правильно! Смотри!
Баба Лиен выхватила нож и начала резать с такой скоростью, что лезвие превратилось в размытое пятно. Коля смотрел как зачарованный.
— Вау. Это как в "Матрице".
— Что такое матрица? — подозрительно спросила баба Лиен.
— Это... это когда всё не настоящее.
— А! Как коммунизм! Да, я помню.
Хай вернулся в зал, где Елена Андреевна читала Сергею лекцию о предательстве семейных ценностей, а Равшан философски раскладывал творог по контейнерам.
— Знаете что, — сказал Хай, наливая себе рюмку водки, хотя было только одиннадцать утра, — давайте сделаем две свадьбы.
Все замолчали.
— Как две? — спросила Елена Андреевна.
— Утром — вьетнамская церемония. Чай, поклоны, благословения. Вечером — русская. С оливье и вашим холодцом. Между ними — регистрация в ЗАГСе. Всем хорошо.
— А кормить чем будем? — практично спросил Равшан.
— Всем. Фо и борщ. Спринг-роллы и селёдка под шубой. Зелёный чай и водка.
— Это безумие, — сказала Елена Андреевна.
— Это Москва, — ответил Хай. — Тут корейцы продают узбекскую самсу, грузины готовят суши, а во вьетнамском ресторане работает русский повар. Если это не безумие, то что?
На следующий день началась подготовка. Хай поехал встречать родственников в Домодедово. Тридцать человек с баулами, в которых было всё: от сушёных грибов до свадебного платья, сшитого во Вьетнаме по фотографии из интернета.
— Дядя Хай! — кричали племянники. — Где снег? Нам обещали снег!
— Май, — устало ответил Хай. — Снега нет.
— Как нет? А водка? Медведи?
— Водка есть. Медведи в зоопарке.
— А балалайка?
— Спросите у Серёжиной мамы.
Пока везли родственников на автобусе, тётя Май рассказывала, как правильно должна проходить свадьба:
— Сначала жених должен прийти с дарами. Обязательно чётное количество. Потом церемония с предками. Потом...
— Тётя Май, — перебил Хай, — Серёжа православный. У них другие предки.
— Как другие? Предки есть предки!
— У них предки... на небе.
— На небе? Неудобно же! Как им еду передавать?
— Они не едят.
— Не едят?! — тётя Май была шокирована. — Бедные! Поэтому русские такие бледные!
В ресторане тем временем шла война. Елена Андреевна привела свадебного координатора Жанну, девушку с планшетом и нервным тиком.
— Так, — Жанна смотрела на зал, — тут поставим арку с цветами.
— Зачем арка? — спросила баба Лиен. — Дверь есть.
— Это для красоты.
— Дверь некрасивая? Зачем некрасивая дверь в ресторане?
— Дверь красивая, но арка...
— Если дверь красивая, зачем арка? Деньги лишние?
Жанна посмотрела на Хая с мольбой. Хай пожал плечами.
— Баба Лиен права. Зачем арка, если есть дверь?
— Это традиция! — взорвалась Жанна.
— Чья? — спокойно спросила баба Лиен. — Русская? Вьетнамская? Московская?
— Свадебная!
— А, свадебная. У меня была свадьба. Без арки. Пятьдесят три года прожили. Муж умер. Арка бы помогла?
Жанна сдалась. Арку отменили.
Вечером все собрались на дегустацию. Два длинных стола: на одном вьетнамские блюда, на другом русские. Коля, научившийся у бабы Лиен резать лук "как волос", гордо представлял фо.
— Это суп, — объяснял он родственникам Елены Андреевны, — но не борщ. Тут мясо варится двенадцать часов. И специи. Анис, корица, имбирь...
— Корица? — переспросила тётя Серёжи. — Это же в булочки!
— И в суп тоже можно.
— А можно и не надо, — философски заметил дядя Вова, уже успевший продегустировать водку с зелёным чаем.
Баба Лиен пробовала оливье.
— Что это? — она тыкала вилкой в горошек.
— Горошек, — объяснила Елена Андреевна.
— Зачем варёный горошек с варёной картошкой?
— Это салат.
— Салат — это зелёное. Это белое.
— Майонез белый.
— Что такое майонез?
— Это... это соус. Из яиц и масла.
— Яйца с маслом с яйцами и картошкой? Зачем так много?
— Это вкусно!
Баба Лиен попробовала. Задумалась. Попробовала ещё.
— Странно, — сказала она. — Но... можно есть. Как дуриан. Сначала странно, потом нравится.
— Что такое дуриан? — спросила Елена Андреевна.
— Фрукт. Пахнет как... — баба Лиен задумалась, подбирая слова, — как если кошка умерла в сыре.
Елена Андреевна побледнела.
— И вы это едите?
— А вы холодец едите. Это же желе из костей!
Обе женщины посмотрели друг на друга с новым уважением. Обе ели странные вещи и выжили.
За три дня до свадьбы случилась катастрофа. Позвонили из ателье.
— Господин Нгуен? У нас проблема. Платье...
— Что с платьем?
— Оно... розовое.
— Как розовое? Должно быть красное! Традиционное вьетнамское!
— Мы знаем. Но произошла ошибка. Можем перешить, но нужна неделя.
— Свадьба через три дня!
— Извините. Можем предложить скидку пятьдесят процентов.
Хай позвонил дочери. Та расплакалась. Потом разозлилась. Потом сказала, что выйдет замуж в джинсах, раз судьба против.
— Подожди, — сказал Хай. — Я что-нибудь придумаю.
Он придумал. Позвонил Равшану.
— Равшан, мне нужно красное платье. Срочно.
— Я поставщик продуктов, а не одежды!
— Равшан, ты же всегда говоришь, что у тебя есть всё.
— Ну... в принципе... У моего двоюродного брата есть магазин. Но там узбекские платья.
— Какая разница?
— Большая. Узбекские платья — это как... как борщ и фо. Вроде суп, но разные.
— Привези. Посмотрим.
Равшан привёз. Платье было красивым. Красным с золотой вышивкой. Баба Лиен осмотрела его со всех сторон.
— Узбекское?
— Да.
— Хм. А вышивка красивая. Почти как наша. Только птицы другие.
— Это павлины.
— А у нас драконы. Но можно сказать, что павлин — это дракон без крыльев.
— Или дракон — это павлин с крыльями, — философски добавил Равшан.
Ха примерила платье. Оно село идеально.
— Но это не вьетнамское, — грустно сказала она.
— Знаешь, — сказал Хай, — твой дед бежал из Вьетнама в Россию через Узбекистан. Может, это знак?
— Правда?
— Нет. Но красиво звучит.
День свадьбы начался с дождя. Хай смотрел в окно и думал, что это хорошо. Во Вьетнаме дождь — к счастью. В России — к грибам. Грибы — это тоже счастье, если не ядовитые.
Первыми приехали музыканты. Вьетнамский ансамбль с традиционными инструментами и русский аккордеонист дядя Миша, который утверждал, что может сыграть всё, от "Калинки" до "Yesterday".
— А вьетнамское можете? — спросил Хай.
— А чё там уметь? Пинь-пинь-пинь и готово!
Баба Лиен посмотрела на него как на насекомое.
— Пинь-пинь-пинь — это китайское. Вьетнамское — это тинь-тинь-тинь.
— А в чём разница?
— В тоне. Китайцы поют носом. Вьетнамцы горлом. Русские животом.
— Почему животом?
— Послушайте своё "Ой, мороз, мороз". Это же стон желудка!
Дядя Миша обиделся и ушёл курить.
К десяти утра начали собираться гости. Вьетнамская родня в традиционных ао зай, русская — в костюмах и платьях. Контраст был как между чаем и компотом — вроде напитки, но совсем разные.
Церемония началась с того, что Сергей должен был пройти "испытания", чтобы получить невесту. Вьетнамская традиция встретилась с русской, и получилось что-то невообразимое.
— Так, — командовала подружка невесты Лена, — сначала выкуп по-русски. Вот тебе вопросы. Когда день рождения тёщи?
— Пятое марта, — уверенно ответил Сергей.
— Неправильно! По лунному календарю!
— По какому календарю?
— По вьетнамскому! Ты же на вьетнамке женишься!
Сергей растерялся. Выручил Равшан:
— По лунному календарю каждый год разная дата. Это философия времени. Время течёт как река, не повторяясь.
— Это не ответ!
— Это лучше чем ответ. Это понимание!
Пока спорили, баба Лиен вынесла поднос с рисовым вином.
— Пей, — сказала она Сергею. — Если выпьешь три рюмки и не упадёшь — достоин.
Сергей выпил одну. Глаза полезли на лоб.
— Что это?
— Рисовое вино. Пятьдесят градусов.
— Но вино же слабое!
— Французское слабое. Вьетнамское сильное. Как люди.
Сергей выпил вторую. Покачнулся. Елена Андреевна кинулась к сыну:
— Серёженька! Они тебя споят!
— Мама, я в порядке.
Третью рюмку он выпил под аплодисменты. Устоял.
— Молодец! — баба Лиен похлопала его по плечу. — Крепкий. Бледный, но крепкий. Как редиска наоборот.
Потом была чайная церемония. Молодые кланялись старшим, получали благословения и красные конверты с деньгами. Елена Андреевна шепталась с родственниками:
— А почему конверты? У нас в конвертах только покойникам дают.
— Это чтобы деньги не видно было, — объяснил кто-то.
— А что, стыдно?
— Не стыдно, а вежливо.
— А если там мало?
— Тогда стыдно.
В ЗАГСе была отдельная эпопея. Регистратор, женщина лет пятидесяти с причёской как у Маргарет Тэтчер, смотрела на документы.
— Так, жених — Сергей Петрович Воронов, невеста — Нгуен Тху Ха. Нгуен — это отчество?
— Это фамилия, — устало объяснил Хай в сотый раз.
— А имя?
— Тху Ха.
— Это два имени?
— Это одно имя из двух частей.
— Как Анна-Мария?
— Да, только без дефиса.
— А почему без дефиса?
— Потому что во вьетнамском нет дефисов.
— А как же вы разделяете слова?
— Пробелами.
— Но между Тху и Ха есть пробел!
— Это не разделение, это... соединение.
Регистратор сдалась и записала как было.
Церемония шла по накатанной, пока не дошли до колец. Сергей полез в карман. Ничего. Полез в другой. Пусто. Побледнел ещё больше обычного.
— Кольца... дома.
Зал замер. Елена Андреевна схватилась за сердце. Баба Лиен философски заметила:
— В войну без колец женились. И ничего. Пятьдесят лет прожили.
— Но сейчас не война! — взвизгнула регистратор.
— В Москве всегда война, — заметил Равшан. — С пробками, ценами, соседями...
— У меня есть кольца! — вдруг крикнул дядя Вова. — Я в ломбард нёс!
Он достал два золотых кольца. Старых, потёртых, явно с чужой свадьбы.
— Это же не их кольца! — возмутилась регистратор.
— А какая разница? — спросила баба Лиен. — Кольцо круглое. Любовь круглая. Земля круглая. Всё подходит.
Обменялись чужими кольцами. Регистратор, сломленная логикой, объявила их мужем и женой.
Вечернее застолье было апофеозом межкультурного хаоса. На столах стояло всё: фо и борщ, спринг-роллы и оливье, нэмы и селёдка под шубой. Гости сначала осторожно пробовали чужое, потом осмелели.
— А что, вкусно! — жевал нэм дядя Вова. — Как голубцы, только наоборот!
— А этот салат, — баба Лиен ела винегрет, — как наш салат из папайи, только из свёклы. Логично!
Дядя Миша и вьетнамские музыканты после пятой рюмки нашли общий язык. Играли "Катюшу" на дан бау, потом вьетнамскую народную на аккордеоне. Получалось странно, но весело.
— Знаете, — сказал Хай, уже изрядно выпивший, — я двадцать лет в Москве. Думал, обрусел. Оказывается, нет. Но и вьетнамцем уже не стал. Я как этот суп — вроде фо, но с укропом.
— Это плохо? — спросила Елена Андреевна, которая к третьей рюмке подобрела.
— Это... интересно. Как жить в Москве. Никогда не знаешь, что получится. Заказываешь тофу — привозят творог. Ждёшь снега — идёт дождь. Планируешь вьетнамскую свадьбу — получается русско-вьетнамско-узбекский праздник.
— С еврейскими кольцами! — добавил дядя Вова.
Все засмеялись.
К полуночи граница между русскими и вьетнамскими гостями исчезла. Танцевали вперемешку — русский танец маленьких утят и вьетнамский танец с бамбуковыми шестами. Кто-то принёс караоке. Пели "Подмосковные вечера" на вьетнамском и вьетнамские песни о любви на русском. Получалось чудовищно, но искренне.
Баба Лиен и Елена Андреевна сидели рядом, обе слегка навеселе.
— Знаете, — сказала Елена Андреевна, — я думала, вы странные.
— Мы и есть странные, — согласилась баба Лиен. — Но вы тоже странные. Холодец едите.
— Это традиция!
— Вот и у нас традиция. Сушёная рыба.
— Она воняет.
— Холодец тоже не духами пахнет.
Обе задумались.
— Может, странность — это нормально? — философски заметила Елена Андреевна.
— В Москве — точно нормально, — кивнула баба Лиен. — Тут все странные. Русские, вьетнамцы, узбеки, все. Но живут же как-то.
— И детей рожают.
— И внуков дождёмся.
— Какие они будут? Русские? Вьетнамцы?
— Московские, — мудро ответила баба Лиен. — Это отдельная национальность.
Свадьба закончилась в четыре утра. Последними ушли музыканты, унося странный гибрид аккордеона и дан бау, который они изобрели за ночь и назвали "аккордан".
Хай сидел в пустом зале, смотрел на остатки праздника. На столах мирно соседствовали пустые тарелки из-под фо и оливье, бутылки из-под водки и рисового вина, русские и вьетнамские песенники.
— Пап? — Ха присела рядом. Узбекское платье было заляпано чем-то, похожим одновременно на борщ и на рыбный соус.
— Да, доченька?
— Спасибо. Это была... странная свадьба.
— Ужасная, — согласился Хай.
— Но наша.
— Да. Наша.
Они сидели молча. За окном светало. Москва просыпалась — город, где вьетнамец может жениться на русской, узбек философствовать о природе тофу, а бабушки из разных стран найти общий язык через холодец и сушёную рыбу.
— Пап, а если у нас будут дети...
— Будут.
— Кем они будут?
Хай задумался.
— Людьми. Просто людьми. Которые будут есть и фо, и борщ. Говорить и по-русски, и по-вьетнамски. И может, по-узбекски, если Равшан их научит.
— Равшан хочет открыть с тобой ресторан fusion.
— Боже упаси.
— Он говорит, это будущее.
— Равшан много чего говорит. Вчера сказал, что дуриан с квашеной капустой — это новый тренд.
— Фу!
— Вот именно.
Они встали. Надо было убираться, а потом начинать новую жизнь. Странную московскую жизнь, где свадьбы играют в узбекских платьях с еврейскими кольцами, где вьетнамский суп варит русский повар, а русские песни поют на аккордане.
Хай закрыл ресторан и пошёл домой. По дороге встретил дворника-таджика.
— Свадьба была? — спросил дворник.
— Была.
— Хорошая?
— Странная.
— В Москве все свадьбы странные. У меня сосед армянин на грузинке женился. Свадьбу в турецком ресторане играли. Тамада был еврей.
— И как?
— Нормально. Трое детей уже.
Хай улыбнулся. Может, Москва и правда особенный город. Город, где странность — это норма, а норма — это странно. Город, где творог может стать тофу, если смотреть философски. Где love is love, как написано на том самом узбекском платье мелкими стразами, которые никто не заметил.
Дома его ждала баба Лиен. С кастрюлей супа.
— Это что? — осторожно спросил Хай.
— Фо.
— Пахнет странно.
— Добавила укроп. Елена Андреевна сказала, полезно.
— Мам, это же...
— Что? Мы теперь родственники. Надо уважать традиции друг друга. Завтра она научит меня холодец делать. Я научу её сушить рыбу без запаха.
— Как без запаха?
— В морозилке. Русское ноу-хау.
Хай попробовал фо с укропом. Странно. Но есть можно. Как всё в этой жизни — странно, но можно жить.
Утром позвонил Равшан.
— Хай! У меня идея! Помнишь, вчера твоя мама с Еленой Андреевной придумали салат?
— Какой салат?
— Оливьетнамский! Оливье с рисовой лапшой вместо картошки и рыбным соусом вместо майонеза!
— Равшан, это отвратительно.
— Это гениально! Мы запатентуем рецепт! Откроем сеть! "Фо-оливье"! Представляешь?
— Представляю. Идёт тошнить.
— Это от вчерашнего! А идея отличная! Подумай!
Хай подумал. В Москве и не такое едят. Роллы с курицей. Пиццу с ананасами. Хачапури с шоколадом. Почему бы не оливьетнамский салат?
— Равшан, — сказал он, — привези лучше нормальный тофу.
— Привезу! И знаешь что? Я нашёл поставщика, который делает тофу из российской сои!
— Это как?
— Соя растёт в Краснодаре. Делают тофу в Подольске. По китайской технологии. Но с русской душой!
— Равшан, у тофу нет души. Это соя.
— У всего есть душа! Ты просто не философ!
Хай положил трубку. Посмотрел на календарь. Через девять месяцев у них с женой годовщина. Через год, возможно, внуки. Русско-вьетнамские. Или вьетнамско-русские. Какая разница?
В конце концов, все мы люди. Странные московские люди, которые едят оливье с палочками и фо с чёрным хлебом. Которые празднуют Новый год два раза — обычный и лунный. Которые говорят на смеси языков и понимают друг друга без слов.
Хай улыбнулся и пошёл в ресторан. Сегодня обычный день. Придут обычные посетители. Закажут обычный фо. А он добавит туда немного укропа. Совсем чуть-чуть. Для московского колорита.
В конце концов, если двадцать лет назад кто-то сказал бы ему, что он будет владеть рестораном в Москве, женит дочь на русском программисте, а свадьбу будут играть в узбекском платье — он бы покрутил пальцем у виска.
Но жизнь — она как тот самый суп. Вроде знаешь рецепт, а каждый раз получается по-разному. И это, наверное, хорошо. Потому что если бы всё шло по плану, то не было бы историй. А без историй — какая же это жизнь?
Особенно в Москве. Особенно когда ты вьетнамец, который уже двадцать лет не может объяснить в ЗАГСе, что Нгуен — это фамилия. Но уже и не хочет. Потому что в этой путанице есть своя прелесть. Московская прелесть. Странная, нелогичная, но родная.
Как укроп в фо.