Аркадий Петрович вытер запотевшее стекло рукавом и посмотрел на счётчик. Третий час ночи, вторник, конец ноября. Самое мёртвое время в Москве, когда даже проститутки на Ленинградке уже расходятся по съёмным квартирам, а утренняя смена ещё спит, видя сны о несуществующих отпусках. Он припарковался у "Макдоналдса" на Новом Арбате, достал термос с остывшим чаем и закурил. В радиоприёмнике хрипел "Бизнес FM", рассказывая о курсе юаня.
Стук в стекло был негромким, но отчётливым. Аркадий повернул голову. У машины стояла женщина в длинном чёрном пальто, лицо наполовину скрыто капюшоном. Азиатские черты, тонкие губы, возраст определить невозможно – может быть тридцать, может быть пятьдесят.
– Свободны? – спросила она по-русски без акцента.
– Куда едем?
– Химки, Юбилейный проспект, дом семнадцать.
Аркадий кивнул. Химки в такое время – это минимум полторы тысячи. Женщина села сзади, и в салоне сразу запахло чем-то странным – не духами, а скорее старой бумагой и сандаловым деревом. В зеркале заднего вида Аркадий видел только её подбородок и сложенные на коленях руки в кожаных перчатках. На коленях лежала потрёпанная кожаная тетрадь.
Ехали молча. Женщина не смотрела в телефон, не говорила по телефону, просто сидела неподвижно, иногда поглаживая обложку тетради. Аркадий включил "Авторадио", но через минуту выключил – музыка казалась неуместной. Город за окнами был пуст и залит оранжевым светом фонарей. На МКАДе попались только три фуры с белорусскими номерами.
В Химках женщина попросила остановиться не доезжая до нужного адреса, у тёмного сквера.
– Сколько с меня?
– Тысяча восемьсот.
Она протянула ровно две тысячи, новыми купюрами, словно только что из банкомата.
– Сдачи не надо, – сказала она и вышла из машины.
Аркадий смотрел, как она растворяется в темноте сквера, её чёрное пальто сливалось с тенями деревьев. Он уже собирался разворачиваться, когда заметил на заднем сиденье тетрадь. Ту самую, кожаную.
Выскочил из машины, крикнул в темноту:
– Эй! Женщина! Вы забыли!
Тишина. Даже собаки не лаяли. Аркадий постоял минуту, потом вернулся в машину, взял тетрадь. Она была тяжёлой, страницы исписаны мелким аккуратным почерком. На первой странице значилось: "Инструкции для А.П."
Его инициалы.
Аркадий Петрович.
Он засунул тетрадь в бардачок и поехал домой. В Бирюлёво, в свою однокомнатную хрущёвку на пятом этаже, где его ждал только кот Барсик, подобранный год назад у метро. По радио начались новости – что-то про санкции, про нефть, про очередное заседание думы. Обычная московская ночь, обычная жизнь таксиста, ничего особенного.
Дома Аркадий разогрел вчерашние пельмени, налил водки, но пить не стал. Достал тетрадь, открыл наугад.
"Среда, 7:15 утра. Встать на левую ногу. Произнести три раза: 'Сегодня среда, но это неважно'. Выпить стакан воды, в который предварительно опустить медную монету достоинством пять копеек выпуска 1961 года."
Бред какой-то. Он листал дальше.
"При встрече с бывшей женой (она позвонит в четверг между 14:00 и 14:30) сказать: 'Валентина, я видел сон про твою мать'. Она спросит: 'Какой сон?' Ответить: 'Она пекла блины с припёком'. После этого разговор закончить."
Откуда эта женщина знала про Валентину? Они развелись три года назад, расстались тихо, без скандалов, просто устали друг от друга за двадцать лет брака. Валентина вышла замуж за своего главврача и переехала в Подольск.
"Пятница, полнолуние. Купить три килограмма обычной соли. Высыпать по горсти в каждый угол квартиры, начиная с северо-восточного (определить по компасу). Остатки растворить в ванне с горячей водой. Лежать в ванне ровно 23 минуты. Думать о реке Амур."
Аркадий захлопнул тетрадь. Потом открыл снова, на последней странице. Там был нарисован план его квартиры – точный, до сантиметра, с указанием всей мебели, даже с крестиком в том месте, где стоял лоток Барсика.
Внизу приписка: "Начать в среду. Не пропускать ни одного дня. Через 49 дней всё изменится."
Он выпил водку, лёг спать. Снилась та женщина, только теперь у неё не было лица – просто гладкая кожа там, где должны быть глаза, нос, рот. Она что-то говорила, но без рта звуки шли откуда-то изнутри, из груди, из живота. "Аркадий Петрович, – говорила она, – вы же сами этого хотели. Вы же каждый день думаете: неужели это всё? Неужели так и умру за рулём этой Камри?"
Проснулся в семь утра от будильника. Среда. Кот сидел на подоконнике, смотрел во двор. Аркадий встал. Потом сел обратно на кровать. Встал на левую ногу.
– Сегодня среда, но это неважно, – сказал он.
Барсик повернул голову, посмотрел на него жёлтыми глазами.
– Сегодня среда, но это неважно. Сегодня среда, но это неважно.
В ящике комода, под носками, лежала старая копилка – свинья из папье-маше, подарок дочери лет пятнадцать назад. Дочь теперь жила в Германии, вышла замуж за программиста, родила двоих детей. В свинье было полно мелочи разных лет. Аркадий высыпал всё на стол, нашёл пятак 1961 года. Опустил в стакан с водой. Выпил. Вода была обычная, московская, с лёгким привкусом хлорки.
День прошёл как обычно. Утренние клиенты – в аэропорты, на вокзалы. Потом пробки, потом обед в "Теремке". Вечером позвонил Костя, молодой таксист на Солярисе, предложил выпить. Аркадий отказался – надо работать.
В четверг в 14:17 позвонила Валентина.
– Аркаша, это я. Слушай, тут такое дело... Мама попала в больницу, инсульт. Я знаю, вы не очень ладили, но может быть, съездишь? Она в Боткинской.
Аркадий молчал. Потом сказал:
– Валентина, я видел сон про твою мать.
Пауза.
– Какой сон?
– Она пекла блины с припёком.
– Аркаша, ты пьян?
Он повесил трубку. Сердце колотилось как после спринта. Мать Валентины умерла пять лет назад от рака. Они вместе её хоронили на Хованском кладбище, потом поминали в кафе "Прага".
Телефон зазвонил снова. Валентина. Он не ответил. Она звонила ещё три раза, потом написала СМС: "Что с тобой происходит?"
В пятницу было полнолуние. Аркадий проверил в интернете – действительно, полнолуние. В супермаркете купил три пачки соли "Экстра", продавщица посмотрела странно, но ничего не сказала. Дома определил стороны света по компасу в телефоне. Северо-восточный угол оказался за шкафом. Пришлось отодвигать. Барсик с интересом наблюдал за процессом.
Высыпал соль по углам. В ванне вода стала мутной, молочной. Поставил таймер на 23 минуты. Лежал, думал про Амур. Он никогда не был на Амуре, видел только на картинках – широкая река, китайский берег вдалеке. Почему Амур? Почему не Волга, не Енисей?
На двадцать первой минуте что-то изменилось. Вода стала теплее, хотя по законам физики должна была остывать. И запах появился – не соли, а реки, тины, свежей рыбы. Аркадий открыл глаза. Вода была прозрачной, но в ней что-то двигалось – тени, силуэты. Рыбы? Он протянул руку, попытался поймать тень. Ничего. Таймер запищал.
Вылез из ванны, вытерся. В зеркале его лицо казалось моложе. Или это просто пар, освещение. Он провёл рукой по щеке – обычная щетина, обычная кожа пятидесятидвухлетнего мужика.
Так прошла первая неделя. Инструкции становились всё более странными. В субботу надо было ехать в Измайловский парк и закопать под третьей берёзой от входа железный гвоздь, завёрнутый в страницу из книги Достоевского (подойдёт любая). В воскресенье – простоять пять минут на одной ноге перед Казанским собором на Красной площади, держа в руках варёное яйцо.
В понедельник – купить букет жёлтых хризантем и оставить на лавочке у станции метро "Университет", на той, где сидят бабушки с семечками. Во вторник – позвонить по случайному номеру из телефонного справочника 1987 года (найти в библиотеке) и сказать: "Это не ошибка, просто время пошло по кругу".
Аркадий всё выполнял. Механически, как робот. Работал по ночам, днём следовал инструкциям. Костя несколько раз предлагал встретиться, но Аркадий отказывался. Некогда. График расписан.
На десятый день произошло первое настоящее изменение. Он вёз клиентку из Внукова, пожилую женщину с чемоданом. На Ленинском проспекте она вдруг сказала:
– Молодой человек, а вы знаете, что у вас аура изменилась?
– В смысле?
– Я вижу ауры. С детства. У вас была серая, усталая. А теперь... переливается. Как северное сияние. Что вы делаете?
– Ничего особенного. Работаю.
– Нет, вы что-то делаете. Что-то важное.
Она вышла у метро "Октябрьская", оставила пятитысячную купюру за поездку в тысячу триста.
На пятнадцатый день Барсик начал разговаривать. Не словами, конечно. Но Аркадий точно понимал, что кот хочет сказать. "Корм невкусный." "Открой форточку." "Почеши за ухом." "Ты странно пахнешь в последнее время."
На двадцатый день изменилось время. Не остановилось, нет. Просто стало... густым. Вязким. Аркадий мог теперь видеть, как секундная стрелка движется рывками, как между мгновениями есть паузы, провалы, в которых можно успеть подумать, осмотреться, принять решение. В пробках это было особенно заметно – он видел, как другие водители двигаются чуть медленнее, как их жесты запаздывают, как их лица меняют выражение постепенно, кадр за кадром.
На двадцать пятый день позвонила дочь из Берлина.
– Папа, у меня странный вопрос. Ты мне снился три ночи подряд. Ты стоял на берегу большой реки и махал рукой. Что это значит?
– Не знаю, Машенька. Сны – это просто сны.
– Нет, папа. Это был не обычный сон. Маркус тоже тебя видел. И дети. Лиза нарисовала – хочешь, пришлю фотографию?
Прислала. На рисунке пятилетней девочки был узнаваемо изображён Аркадий, стоящий на берегу широкой реки. На другом берегу – город с пагодами. Китай?
На тридцатый день инструкция гласила: "Найти пассажирку, которая забыла тетрадь. Она будет ждать там же, в Химках, в сквере. В три часа ночи."
Аркадий поехал. Сквер был пуст. Он постоял минут десять, уже собирался уходить, когда увидел её. Она сидела на лавочке, которой точно не было месяц назад. Или была? В том же чёрном пальто, с тем же капюшоном.
– Вы выполняете инструкции, – сказала она. Не вопрос – утверждение.
– Да. Но я не понимаю...
– Не нужно понимать. Нужно делать. Осталось девятнадцать дней.
– Что будет через девятнадцать дней?
– Вы перейдёте.
– Куда?
– В другую плотность. Вы же чувствуете, что мир стал другим? Это вы стали другим. Ваша частота изменилась. Как радиоприёмник, который перенастраивают на другую волну.
– Зачем?
– Вы сами хотели. Каждый день, каждый час вашей прежней жизни вы хотели, чтобы всё было иначе. Мы просто дали вам инструмент.
– Кто – мы?
Она сняла капюшон. Лицо было обычное, человеческое, но глаза... В глазах была глубина, в которой терялся взгляд. Как будто смотришь в телескоп наоборот.
– Те, кто уже перешёл. Нас много. Мы живём рядом с вами, в тех же городах, на тех же улицах. Но на другой частоте. Иногда миры пересекаются. В местах силы, в моменты перехода. Вокзалы, аэропорты, больницы, кладбища. Такси – это тоже место перехода. Временное пространство между точкой А и точкой Б.
– А если я прекращу? Перестану выполнять инструкции?
– Вернётесь обратно. В серую ауру, в густое время, в жизнь, где понедельник неотличим от четверга. Выбор за вами. Но те, кто начал и бросил... они потом жалеют. Всю оставшуюся жизнь помнят, что могли перейти, но испугались.
Она встала, пошла в глубь сквера.
– Подождите! – крикнул Аркадий. – А моя дочь? Валентина? Барсик?
– Они останутся. Но вы сможете их видеть. Иногда. Во снах. В отражениях. В моменты, когда частоты совпадают.
И она исчезла. Не ушла – именно исчезла, растворилась в воздухе, как мираж.
Аркадий вернулся домой, открыл тетрадь на странице тридцать первого дня. Инструкция была простой: "Жить как обычно. Но помнить, что обычного больше не существует."
Следующие дни были странными. Внешне ничего не менялось – та же работа, те же маршруты, те же клиенты. Но Аркадий теперь видел больше. Видел, как некоторые пассажиры светятся изнутри – не все, может быть один из ста. Видел, как в некоторых местах города воздух дрожит, мерцает, будто там наложены друг на друга две картинки. Видел, как Барсик иногда смотрит в пустой угол и мурлычет, будто там кто-то есть.
На сороковой день пришло понимание. Не озарение – именно медленное, глубокое понимание. Мир не изменился. Изменился он, Аркадий. Его восприятие расширилось, как будто всю жизнь он смотрел в замочную скважину, а теперь открыл дверь.
На сорок пятый день он встретил ещё одного "перешедшего". Обычный мужчина, сел в такси на Белорусском вокзале, попросил в Медведково. Ехали молча минут десять, потом пассажир сказал:
– Вы тоже по инструкциям?
– Да.
– Я три года назад перешёл. Сначала страшно. Потом привыкаешь. Главное – не пытаться вернуть тех, кто остался. Они должны сами захотеть.
– А многие хотят?
– Единицы. Большинству комфортно в их плотности. Привычно. Безопасно.
На сорок восьмой день Валентина приехала без звонка. Стояла у двери, звонила в звонок.
– Аркаша, открой! Я знаю, что ты дома!
Открыл. Она вошла, осмотрелась. Остановила взгляд на углах, где всё ещё лежала соль.
– Что с тобой происходит? Костя сказал, ты совсем от рук отбился. Не пьёшь, не общаешься, только работаешь и... что ты там делаешь?
– Валя, я не могу объяснить. Просто поверь – со мной всё в порядке. Лучше, чем было.
– Ты секту что ли нашёл?
– Нет. Никакой секты. Просто... меняюсь.
Она посмотрела на него внимательно, прищурилась.
– Ты и правда изменился. Помолодел что ли... Нет, не помолодел. Просветлел. Господи, что за бред я несу.
– Это не бред. Ты видишь правильно.
– Аркаша, может, к врачу?
– Не нужно. Завтра всё закончится. Или начнётся. Зависит от точки зрения.
Валентина ушла растерянная. Аркадий знал – они больше не увидятся. Не в этой плотности.
Сорок девятый день. Последняя инструкция.
"В три часа ночи выйти на балкон. Смотреть на восток. Когда почувствуете вибрацию – сделать шаг вперёд."
Аркадий не спал. Сидел на кухне, пил чай, гладил Барсика. В 2:55 вышел на балкон. Ночь была ясная, холодная. Декабрь. Город внизу мерцал огнями. На востоке, над спальными районами, начинало светлеть небо – ещё не рассвет, просто обещание рассвета.
В 3:00 началась вибрация. Сначала в ногах, потом поднялась выше, заполнила всё тело. Мир задрожал, расфокусировался, стал двойным, тройным, множественным. Аркадий видел тысячи версий себя, стоящих на тысячах балконов, в тысячах возможных жизней.
Сделал шаг вперёд.
Падения не было. Была... трансформация. Тело стало лёгким, почти невесомым. Он всё ещё стоял на балконе, но это был уже другой балкон. Та же хрущёвка, но стены светились изнутри мягким золотым светом. Внизу был тот же двор, но деревья были выше, гуще, и в их кронах жили светящиеся птицы.
В квартире его ждала та женщина. Марина. Теперь он знал её имя.
– Добро пожаловать, – сказала она. – Теперь начинается настоящее обучение.
– Обучение чему?
– Жизни на новой частоте. Это целая наука. Как проходить сквозь стены старого мира. Как помогать тем, кто готов перейти. Как находить места силы и создавать новые. Как путешествовать между плотностями.
– А работа? Такси?
– Можете продолжать. Многие продолжают свои обычные дела. Это хорошее прикрытие. И возможность встречать тех, кто ищет. Они всегда садятся в такси в переходные моменты своей жизни.
Аркадий вернулся в квартиру. Барсик сидел на подоконнике, но теперь Аркадий видел, что кот тоже светится – мягким синим светом.
– Ты тоже перешёл? – спросил Аркадий.
Барсик повернул голову и отчётливо, человеческим голосом ответил:
– Коты всегда живут во всех плотностях одновременно. Вы просто этого не замечали.
Утром Аркадий вышел на работу. Камри стояла во дворе, но теперь она тоже была другой – чище, новее, будто только что с конвейера. Завёл двигатель, выехал на улицу. Город был тот же и совершенно другой. Некоторые здания светились, другие оставались тусклыми. Некоторые люди двигались в потоках света, другие брели в серой дымке.
Первый клиент сел на Курском вокзале. Молодая женщина с растерянным лицом.
– В Химки, пожалуйста, – сказала она и добавила: – Я не знаю, зачем еду туда. Просто проснулась с мыслью, что должна поехать.
Аркадий улыбнулся.
– Бывает. Иногда нужно следовать внутреннему голосу.
– Вы тоже слышите голоса?
– Иногда.
Довёз её до того самого сквера. Она вышла, постояла, оглядываясь.
– Здесь кто-то должен быть, – сказала она. – Но никого нет.
– Подождите до трёх часов ночи, – посоветовал Аркадий. – В это время здесь появляются... интересные люди.
Уехал. В зеркале заднего вида видел, как она садится на лавочку – ту самую, которая существует только для тех, кто готов её увидеть.
Жизнь продолжалась. Та же и совершенно другая. Аркадий возил пассажиров, но теперь видел их истории, их боли, их надежды. Некоторым незаметно помогал – оставлял в машине нужные книги, говорил нужные слова, подвозил в нужные места.
Через месяц встретил Костю в кафе у Белорусского.
– Аркадий Петрович, вы как-то изменились, – сказал Костя. – Помолодели что ли?
– Просто выспался наконец.
– Нет, серьёзно. Что за секрет?
Аркадий достал из кармана листок, написал на нём: "Среда, 7:15 утра. Встать на левую ногу..."
– Вот, – протянул Косте. – Если хочешь измениться – следуй инструкциям. Все сорок девять дней. Не пропуская.
– Это что, методика какая-то?
– Можно и так сказать. Методика перехода.
– Перехода куда?
– В настоящую жизнь.
Костя взял листок, засунул в карман. Аркадий знал – шанс fifty-fifty. Либо выбросит, посмеявшись. Либо попробует. А если попробует...
Вечером позвонила Машенька из Берлина.
– Папа, я опять тебя видела во сне. Ты был... светящийся. И счастливый. Это правда?
– Правда, доченька.
– Я рада. Знаешь, я тут подумала... Может, нам приехать на Новый год? Давно не виделись.
– Приезжайте. Я покажу вам новую Москву.
– Новую?
– Ту, которую не все видят.
Повесил трубку. За окном начинался снег – крупный, медленный, волшебный. В старой плотности это был бы обычный декабрьский снегопад. В новой каждая снежинка светилась своим светом, неповторимым узором энергии.
Барсик запрыгнул на колени, замурлыкал.
– Ну что, – сказал кот человеческим голосом, – не жалеешь, что перешёл?
– Нет, – ответил Аркадий. – Только жалею, что не сделал этого раньше.
– Раньше был не готов. Всему своё время. И свои сорок девять дней.
За окном Москва жила своей двойной жизнью. В одной плотности – серой, усталой, предновогодней суетой. В другой – светящимся танцем энергий, где каждый человек был потенциальной звездой, ждущей своего часа, своей тетради с инструкциями, своих сорок девяти дней трансформации.
Аркадий Петрович, пятидесятидвухлетний таксист из Бирюлёва, улыбнулся и пошёл готовить ужин. Обычный ужин в необычном мире. Или необычный ужин в мире, который всегда был таким – просто он не умел видеть.
Тетрадь с инструкциями лежала на столе, раскрытая на последней странице. Там появилась новая запись, которой не было раньше:
"День пятидесятый и все последующие. Жить. По-настоящему жить. И помогать другим найти их собственные сорок девять дней."
Внизу подпись: "М.Ц."
И ещё ниже, мелким шрифтом: "P.S. Следующая тетрадь найдёт своего человека через три дня. Будьте готовы."