Виктор Палыч поднимался на пятый этаж, тяжело дыша. В правой руке — ящик с инструментами, в левой — вантуз. Лестница воняла кошачьей мочой и прокисшими щами. На площадке третьего этажа валялся пьяный в засранных штанах. Виктор Палыч перешагнул через него, не глядя.
— Сука, — выдохнул он, останавливаясь перед дверью. — Опять эти хуевы пятиэтажки.
Позвонил. За дверью зашуршали, щёлкнул глазок.
— Вы сантехник?
— Нет, блядь, космонавт, — пробормотал Виктор Палыч себе под нос, а вслух сказал: — Из ЖЭКа. По вызову.
Дверь открылась. На пороге стояла женщина лет тридцати восьми в халате и резиновых перчатках. Лицо напряжённое, брезгливое. Виктор Палыч сразу определил — из этих, чистюль ебаных.
— Проходите, только... — она замялась, разглядывая его грязные ботинки. — У меня тут бахилы есть.
— Давайте, — кивнул Виктор Палыч.
Натянул синие бахилы на ботинки. Вошёл. Квартира пахла хлоркой и освежителем воздуха с запахом лаванды. На стенах — репродукции импрессионистов в икеевских рамках. Пол блестел, как каток.
— Где у вас засор?
— В ванной. Вода не уходит совсем. Я уже и "Крота" заливала, и соду с уксусом — ничего не помогает.
Виктор Палыч прошёл в ванную. Действительно, в ванне стояла мутная вода сантиметров на десять. Плавали волосы и какая-то серая пена.
— Давно?
— Третий день уже. Я еле домылась вчера, простите за подробности.
Виктор Палыч поставил ящик, открыл. Достал трос, ключи, резиновые перчатки.
— Ща гляну. Может, там пробка серьёзная. У соседей снизу как, не жаловались?
— Не знаю, я с ними не общаюсь.
— Понятно.
Виктор Палыч снял сифон под раковиной, заглянул. Обычная грязь, волосы, слизь. Прочистил, поставил на место. Взялся за ванну. Открутил слив, засунул трос.
— Можете пока чаю сделать, — сказал он. — Работа не быстрая.
— Я... я лучше здесь постою. Вдруг что понадобится.
— Как хотите.
Трос уходил в трубу туго, со скрипом. Виктор Палыч проталкивал его, проворачивая ручку. Метр, два, три. На четвёртом метре трос упёрся во что-то мягкое.
— Нашёл, — сказал он. — Ща пробью.
Надавил сильнее. Трос продавил препятствие и ушёл дальше. Из трубы вырвался воздух с булькающим звуком. Запахло тухлятиной и ещё чем-то — сладковатым, приторным, как гниющее мясо.
— Фу, — Марина Сергеевна прикрыла нос ладонью. — Что это?
— Да хуй знает, — Виктор Палыч вытаскивал трос обратно. — Может, крыса сдохла. Бывает.
На конце троса висела чёрная слизь. Не просто грязь — что-то густое, тягучее, с радужными переливами, как нефть. Виктор Палыч поднёс трос ближе, принюхался. Запах усилился — сладкий, дурманящий.
— Странно, — пробормотал он.
— Что странно? — Марина Сергеевна отступила к двери.
— Да вот эта хуйня. Не похоже на обычный засор.
Он стряхнул слизь в ведро, снова засунул трос. Пробил ещё глубже. Вода в ванне забулькала и начала медленно уходить. Но вместе с водой из слива поднималось что-то ещё — чёрные пузыри, лопающиеся с тихим шипением.
— Господи, — Марина Сергеевна попятилась. — Что это такое?
— Тихо, — Виктор Палыч наклонился над сливом. — Вы слышите?
Из трубы доносился звук. Тихий, едва различимый. Как будто кто-то говорил очень далеко, сквозь толщу воды и металла.
— Ничего не слышу, — Марина Сергеевна уже стояла в коридоре. — Может, мне сантехника другого вызвать?
— Да ладно вам, — Виктор Палыч махнул рукой. — Ща всё сделаю.
Он снова наклонился над сливом. Звук стал отчётливее. Определённо, голос. Низкий, вибрирующий.
"Слышишь меня?"
Виктор Палыч вздрогнул. Оглянулся на Марину Сергеевну. Та стояла в дверях, скрестив руки на груди.
— Вы что-то сказали?
— Нет. А что?
— Показалось.
Он вернулся к работе. Взял вантуз, приставил к сливу. Качнул раз, другой. Из трубы вырвался фонтан чёрной слизи, обдав Виктора Палыча с головы до ног.
— Бля! — он отшатнулся, вытирая лицо.
Слизь была тёплой, почти горячей. Она липла к коже, забивалась в нос, в рот. Вкус — горький, металлический, с нотками тухлой рыбы.
— Боже мой! — взвизгнула Марина Сергеевна. — Вы весь... Идите в кухню, я дам вам полотенце!
Виктор Палыч поплёлся за ней, оставляя чёрные следы на идеально чистом полу. В голове шумело. Перед глазами плыли радужные круги.
— Вот, — Марина Сергеевна протянула ему полотенце, стараясь не приближаться. — Вытритесь. Я сейчас "Скорую" вызову.
— Не надо "Скорую", — Виктор Палыч вытирал лицо. — Со мной всё нормально.
Но это было неправдой. С ним было совсем не нормально. Кухня покачивалась, как палуба корабля. Холодильник дышал, раздуваясь и сжимаясь. На обоях проступали странные узоры — переплетения труб, уходящие в бесконечность.
"Теперь ты меня слышишь", — сказал голос. На этот раз прямо в голове.
Виктор Палыч сел на табурет. Закрыл глаза. Открыл. Марина Сергеевна говорила по телефону, размахивая руками. Её голос доносился как сквозь вату.
— ...да, он весь в какой-то чёрной дряни... нет, он отказывается... да, я понимаю...
"Не слушай её", — сказал голос. — "Слушай меня. Я расскажу тебе о трубах".
И Виктор Палыч слушал.
Голос рассказывал о мире под городом. О бесконечных лабиринтах канализации, где текут не только нечистоты, но и время, и память, и сны спящих наверху людей. О том, что каждая труба — это вена в теле огромного существа, которым является город. О том, что сантехники — избранные, единственные, кто может слышать пульс этого существа.
— Вы меня слышите? — Марина Сергеевна трясла его за плечо. — С вами всё в порядке?
Виктор Палыч открыл глаза. Кухня была полна труб. Они росли из стен, из пола, из потолка, переплетались, пульсировали. По ним текла чёрная слизь, и в каждой капле отражался целый мир.
— Я должен вернуться, — сказал он, вставая. — В ванную. Закончить работу.
— Нет! — Марина Сергеевна преградила ему путь. — Вы больной! Сидите здесь, сейчас приедет "Скорая"!
Виктор Палыч мягко отодвинул её. Сила наполняла его тело, древняя, первобытная сила всех труб мира. Он шёл по коридору, и пол прогибался под его шагами, открывая чёрные дыры канализационных колодцев.
В ванной всё было залито слизью. Она стекала по стенам, капала с потолка, бурлила в ванне, превратившейся в портал. Виктор Палыч подошёл к сливу, опустился на колени.
"Иди ко мне", — позвал голос. — "Стань частью системы".
Виктор Палыч засунул руку в слив. Рука прошла легко, хотя отверстие было слишком узким. За рукой потянулось плечо, голова. Он втягивался в трубу, как вода, как грязь, как всё, что должно уйти вниз.
Марина Сергеевна кричала где-то сзади, но её крик терялся в рёве труб. Виктор Палыч скользил по влажным туннелям, мимо развилок и стыков, всё глубже и глубже. Его тело меняло форму, приспосабливаясь к изгибам канализации. Кости становились гибкими, кожа — водонепроницаемой, глаза — способными видеть в кромешной тьме.
Он видел другие трубы — тысячи, миллионы, расходящиеся во все стороны. В каждой текло что-то своё: в одних — вода, в других — газ, в третьих — электрические импульсы, в четвёртых — человеческие судьбы. Он видел места, где трубы сходились в огромные узлы, похожие на сердца, и места, где они разветвлялись, как лёгкие.
"Добро пожаловать", — сказал голос, теперь уже не один, а тысячи голосов. — "Ты дома".
Виктор Палыч понял, что это правда. Он всегда был частью этой системы, просто не знал об этом. Каждый сантехник, каждый, кто работал с трубами, носил в себе частицу этого подземного бога. И рано или поздно бог забирал своих жрецов обратно.
Он плыл дальше, растворяясь в потоке. Его инструменты, его одежда, его имя — всё осталось наверху, в мире людей. Здесь он был просто течением, просто функцией великой системы жизнеобеспечения.
Где-то далеко наверху Марина Сергеевна объясняла приехавшим врачам и милиционерам, что сантехник полез в слив и исчез. Ей, конечно, не поверили. Сантехники не исчезают в сливах — это физически невозможно. Должно быть, он сбежал через окно, пока она звонила. Или спрятался где-то в квартире. Обыскали каждый угол, но Виктора Палыча не нашли. Нашли только его инструменты и странную чёрную слизь, которую отправили на анализ.
Анализ ничего не показал. Органическое вещество неизвестного происхождения. Возможно, продукт разложения. Возможно, промышленные отходы. В любом случае, ничего криминального.
Дело закрыли. Марина Сергеевна вызвала другого сантехника — молодого парня из частной фирмы. Тот прочистил трубы каким-то современным аппаратом, взял три тысячи и ушёл. Больше проблем с канализацией не было.
Но иногда, особенно по ночам, Марина Сергеевна слышала звуки из труб. Бульканье, журчание, и что-то ещё — как будто отдалённый смех. Она затыкала слив в ванной, накрывала его тяжёлой крышкой, но звуки всё равно проникали сквозь стены, сквозь пол, сквозь сны.
А где-то глубоко под городом то, что раньше было Виктором Палычом, выполняло свою новую работу. Оно следило за потоками, регулировало давление, устраняло засоры. Иногда к нему присоединялись новые сантехники — те, кто слишком долго смотрел в трубы, кто слишком глубоко засовывал трос, кто слышал зов.
Город жил, дышал, переваривал. И трубы были его кишками, его венами, его нервами. А сантехники — белыми кровяными тельцами, поддерживающими эту систему в рабочем состоянии. Некоторые наверху, временно. Некоторые внизу, навсегда.
В ЖЭКе долго искали Виктора Палыча. Обзванивали больницы, морги, вытрезвители. Жена, с которой он развёлся пять лет назад, сказала, что ей плевать. Дочь, живущая в другом городе, не отвечала на звонки. В конце концов его просто вычеркнули из списков. Пропал и пропал. Мало ли куда мог деться пьющий мужик средних лет.
Только старый сантехник дядя Коля, работавший в том же ЖЭКе, качал головой и говорил:
— Знаю я, куда Витька делся. Трубы его забрали. Бывает такое. Редко, но бывает. Сам видел раз... Да что толку говорить, всё равно не поверите.
И правда, никто не верил. Сказки для дураков. В двадцать первом веке люди не исчезают в канализации. Это противоречит законам физики, здравому смыслу, вообще всему.
Но трубы знали правду. Трубы помнили каждого, кто становился их частью. И иногда, когда город спал, они пели свою песню — долгую, монотонную песню о воде и ржавчине, о потоках и застоях, о тех, кто ушёл вниз и больше не вернулся.
Новые жильцы, въехавшие в квартиру Марины Сергеевны после того, как она срочно продала жильё и уехала к родственникам в деревню, ничего не знали об этой истории. Они только удивлялись, почему в такой хорошей квартире в центре города была такая низкая цена. И почему предыдущая хозяйка оставила записку: "Не вызывайте сантехников из ЖЭКа. Никогда".
Но однажды у них тоже засорилась труба. И они вызвали сантехника. Молодого парня Сашу, только устроившегося на работу. Тот пришёл, посмотрел, сказал:
— Да тут ерунда, сейчас прочищу.
И полез тросом в трубу. И услышал голос. Тихий, далёкий, но такой манящий.
"Иди ко мне. Стань частью системы".
Саша отдёрнул трос, отшатнулся. Вытер пот со лба.
— Что-то нехорошо мне, — сказал он хозяевам. — Давайте завтра продолжим.
И ушёл. И больше в ту квартиру не возвращался. Передал вызов напарнику, сослался на болезнь. А сам думал: что это было? Галлюцинация? Усталость? Или...
Нет. Не может быть. Трубы — это просто трубы. Металл и пластик. Ничего больше.
Но по ночам ему снились сны. Длинные туннели, уходящие в темноту. Журчание воды. И голос, зовущий вниз, всё глубже и глубже, туда, где начинается настоящая жизнь города — тайная, подземная, вечная.
Саша держался два месяца. Потом не выдержал. Пришёл в ту квартиру под предлогом проверки. Хозяев не было дома — договорился с консьержкой, сказал, что авария у соседей снизу, надо срочно проверить стояки.
Вошёл в ванную. Постоял, глядя на слив. Потом опустился на колени, снял решётку. Из трубы тянуло теплом и тем странным, сладковатым запахом.
"Наконец-то", — сказал голос. — "Я ждал тебя".
Саша засунул руку в трубу. Дальше. Ещё дальше. Плечо вошло легко, хотя это было невозможно. За плечом потянулась голова.
"Добро пожаловать домой".
Когда консьержка через час поднялась проверить, как там сантехник, квартира была пуста. Только инструменты валялись на полу ванной, да чёрная слизь блестела вокруг слива.
Вызвали милицию. Опять искали, опять не нашли. Опять списали на то, что сбежал. Украл что-нибудь и сбежал. Хотя хозяева клялись, что ничего не пропало.
С тех пор в той квартире больше никто не жил. Говорили, что там водятся привидения. Что по ночам из труб доносятся голоса. Что вода в кранах иногда становится чёрной и густой, как нефть.
Квартиру опечатали. Потом дом признали аварийным — хотя он был вполне крепким — и выселили жильцов. Потом снесли. На том месте построили торговый центр.
Но трубы остались. Трубы всегда остаются. Они глубже фундаментов, древнее домов. Они — истинные хозяева города.
И где-то там, в переплетении ржавых артерий, живут те, кто услышал зов. Бывшие сантехники, бывшие люди. Теперь — просто часть системы. Функция. Поток.
Они счастливы по-своему. У них больше нет имён, нет прошлого, нет будущего. Только вечное настоящее течения. Только служение великому организму города.
Иногда они поднимаются ближе к поверхности. Заглядывают в сливы, в унитазы, в решётки ливневой канализации. Смотрят на мир наверху глазами, которые больше не совсем глаза. И ждут.
Ждут новых сантехников. Тех, кто полезет слишком глубоко. Тех, кто услышит голос. Тех, кто поймёт, что настоящая жизнь — не наверху, среди людей, а внизу, в тёплой темноте труб.
Система должна пополняться. Система должна жить. Система должна течь.
И она течёт. Под каждым домом, под каждой улицей. Невидимая, неслышимая для большинства. Но для некоторых — единственная реальность, единственная правда.
Правда труб.
Правда глубины.
Правда тех, кто ушёл и больше не вернулся.
В городском архиве есть папка. Толстая, пыльная, с грифом "Для служебного пользования". В ней — дела о пропавших сантехниках. За последние пятьдесят лет их набралось больше сотни. Все — при странных обстоятельствах. Все — во время работы. Все — бесследно.
Официальная версия — совпадение. Люди пропадают по разным причинам. Пьянство, долги, криминал. То, что все они были сантехниками — просто статистическая аномалия.
Но старые работники ЖКХ знают правду. Передают её шёпотом, как страшную тайну. Не лезь глубоко. Не слушай трубы. Не смотри долго в слив.
А если услышал голос — беги. Бросай инструменты и беги. Меняй профессию. Уезжай из города. Забудь о трубах навсегда.
Потому что тот, кто однажды услышал зов системы, рано или поздно ответит на него. Это неизбежно, как течение воды сверху вниз. Как ржавчина на металле. Как сама жизнь.
Трубы ждут.
Трубы помнят.
Трубы зовут.
И когда-нибудь, в самый обычный день, очередной сантехник придёт чинить очередной засор. И засунет трос чуть глубже, чем нужно. И услышит голос.
"Иди ко мне".
И пойдёт.
Потому что такова природа труб. Они забирают своё. Всегда забирали. Всегда будут забирать.
Город дышит. Город живёт. Город течёт.
А мы — просто временные жильцы на его поверхности. Пока не услышим зов глубины. Пока не поймём, где наше истинное место.
Внизу.
В трубах.
Навсегда.