Рустам стоял у подъезда дома №17 по Профсоюзной и проверял адрес в приложении. Четвёртый раз за день. Четвёртый раз за эту смену. Или пятый? В висках начинало пульсировать от усталости, а может, от запаха остывающего хинкали в термосумке. Март выдался промозглым, слякотным. Снег превратился в серую кашу, которая хлюпала под ногами.
— Заказ семь-семь-четыре-девять, — пробормотал он себе под нос, словно мантру. — Павел Аркадьевич. Седьмой этаж, квартира сто двадцать три.
Тяжёлая металлическая дверь подъезда была приоткрыта. Из щели тянуло теплом и запахом кошачьей мочи. Рустам толкнул дверь плечом и вошёл в полутёмный вестибюль. У лестницы, в своей стеклянной будке, сидела консьержка — массивная женщина в цветастом халате. Телевизор перед ней бубнил что-то о специальной военной операции.
— К кому? — спросила она, не отрываясь от экрана.
— Седьмой этаж, сто двадцать третья.
Женщина медленно повернула голову. Её лицо было бледным, почти восковым в синеватом свете телевизора.
— Аркадьевич, значит, — сказала она и странно усмехнулась. — Ну иди. Лифт работает.
Рустам кивнул и направился к лифту. Кабина пришла быстро, с лязгом и скрежетом. Внутри пахло табаком и чем-то кислым, тошнотворным. На стенах — объявления о собрании жильцов, реклама ритуальных услуг, нацарапанные неприличные слова. Обычный московский подъезд.
Седьмой этаж встретил его тишиной и тусклым светом единственной работающей лампочки. Рустам прошёл по коридору, отсчитывая номера квартир. Сто двадцать... сто двадцать один... сто двадцать два...
Дверь сто двадцать третьей квартиры была обита потрескавшимся дерматином. Рустам позвонил. Где-то в глубине квартиры раздался мелодичный перезвон, похожий на колокольчики. Потом — шаги.
Дверь открыл мужчина лет пятидесяти. Худой, с впалыми щеками, в мятой белой рубашке. Глаза у него были странные — слишком блестящие, слишком внимательные.
— Павел Аркадьевич? Ваш заказ. Две порции хинкали, хачапури по-аджарски...
— Да-да, — перебил его мужчина. — Сколько с меня?
— Тысяча двести сорок.
Павел Аркадьевич протянул ему полторы тысячи.
— Сдачи не надо. Можешь идти.
Рустам поблагодарил, передал пакет с едой и пошёл обратно к лифту. В кармане завибрировал телефон — новый заказ. Он нажал кнопку вызова лифта и полез в телефон посмотреть адрес.
Профсоюзная, дом семнадцать.
Рустам нахмурился. Тот же дом? Он открыл детали заказа. Павел Аркадьевич. Седьмой этаж, квартира сто двадцать три. Две порции хинкали, хачапури по-аджарски.
— Что за чёрт, — пробормотал он.
Лифт пришёл. Рустам вошёл внутрь, нажал кнопку первого этажа. Может, глюк в приложении. Бывает. Он позвонит в поддержку, разберутся.
Но когда двери лифта открылись на первом этаже, в вестибюле всё было точно так же. Консьержка в своей будке. Телевизор. Запах кошачьей мочи.
— К кому? — спросила женщина тем же тоном.
Рустам остановился. Что-то было не так. Что-то было очень не так.
— Я... я только что был здесь.
Консьержка медленно повернула голову. То же восковое лицо. Та же странная усмешка.
— Аркадьевич, значит. Ну иди. Лифт работает.
В термосумке лежал тот же заказ. Горячий. Словно только что из кухни. Рустам достал телефон — время показывало 19:43. Ровно то же время, что и десять минут назад.
Он сделал шаг назад, к выходу. Но ноги словно примёрзли к полу. Что-то тянуло его обратно к лифту. Что-то неумолимое, как гравитация.
— Не стой, остынет еда, — сказала консьержка, не глядя на него.
Рустам пошёл к лифту. Каждый шаг давался с трудом, словно он шёл по густому киселю. Кабина лифта ждала его с открытыми дверями. Внутри всё было так же — табачный дым, кислый запах, объявления на стенах.
Седьмой этаж. Тусклая лампочка. Коридор. Сто двадцать третья квартира.
Он позвонил. Колокольчики. Шаги.
Дверь открыл Павел Аркадьевич. Но теперь Рустам заметил детали, которые упустил в первый раз. Рубашка мужчины была не просто мятой — на ней были тёмные пятна, похожие на засохшую кровь. И запах из квартиры шёл странный — сладковатый, тошнотворный.
— Ваш заказ, — сказал Рустам механически.
— Да-да. Сколько с меня?
— Тысяча двести сорок.
Полторы тысячи. Сдачи не надо. Можешь идти.
Рустам взял деньги и пошёл к лифту. В кармане снова завибрировал телефон. Он знал, что там. Знал, но всё равно посмотрел.
Профсоюзная, дом семнадцать.
Третий круг начался так же, как первые два. Но теперь Рустам был готов. Он попытался не входить в подъезд, развернуться и уйти. Но ноги не слушались. Тело двигалось само, как заведённая кукла.
Консьержка в будке теперь смотрела прямо на него. Её глаза были мутными, как у мертвеца.
— Аркадьевич ждёт, — сказала она. — Не заставляй его ждать.
— Что происходит? — спросил Рустам. Голос сорвался, прозвучал жалко.
— Ничего особенного. Просто доставка. Ты же курьер? Вот и доставляй.
Лифт. Седьмой этаж. Но теперь коридор был другим. Стены покрывала чёрная плесень, а из-под дверей соседних квартир сочилось что-то тёмное и вязкое.
Павел Аркадьевич открыл дверь ещё до звонка. Теперь Рустам увидел его настоящее лицо. Кожа местами отсутствовала, обнажая красное мясо. Один глаз вытек, оставив пустую глазницу.
— Твой заказ, — прохрипел Павел Аркадьевич и протянул Рустаму пакет. Тот же пакет, который Рустам только что принёс. — Неси дальше.
— Куда? Кому?
— Себе. Неси себе.
Четвёртый круг. Пятый. Десятый. С каждым разом реальность искажалась всё сильнее. Консьержка превратилась в гору гниющей плоти, из которой торчала человеческая голова. Лифт стал похож на чрево огромного животного — влажный, пульсирующий, тёплый. Коридор седьмого этажа уходил в бесконечность, а двери квартир открывались в никуда.
Павел Аркадьевич больше не был человеком. Он был чем-то иным, чем-то, что носило человеческую форму как плохо сидящий костюм.
— Сколько ещё? — спросил Рустам. Он уже не чувствовал страха. Только усталость. Бесконечную, всепоглощающую усталость.
— Пока не поймёшь.
— Что понять?
— Что ты доставляешь.
Рустам посмотрел на пакет в своих руках. Он никогда не заглядывал внутрь. Курьеры не должны проверять заказы. Это правило.
Он открыл пакет.
Внутри была голова. Его собственная голова. Глаза на отрезанной голове открылись и посмотрели на него.
— Теперь понял? — спросила голова его же голосом.
Рустам выронил пакет. Голова покатилась по полу, оставляя кровавый след.
— Что это? Что всё это значит?
Павел Аркадьевич — или то, что им притворялось — усмехнулся.
— Ты умер, Рустам. Три часа назад. Сердечный приступ на лестнице этого дома. Поднимался пешком на двенадцатый этаж — лифт не работал. Термосумка была слишком тяжёлой. Сердце не выдержало.
Рустам покачал головой.
— Нет. Я живой. Я здесь.
— Ты здесь. Но не живой. Это твой личный ад, Рустам. Вечная доставка. Вечный заказ номер семь-семь-четыре-девять.
— Почему? За что?
— Ни за что. Просто так получилось. Не все попадают в рай или ад из книжек. Некоторые застревают. В своих последних мгновениях. В своих последних мыслях. Ты думал о заказе. О том, что опоздаешь. О том, что получишь плохую оценку. И застрял.
Рустам упал на колени. Пол под ним начал проваливаться, превращаясь в чёрную дыру.
— Как выбраться?
— Никак. Но можно изменить правила.
— Как?
Павел Аркадьевич протянул ему телефон. На экране было приложение доставки. Но вместо заказов там был список имён. Тысячи имён.
— Выбери кого-нибудь. Передай эстафету. И ты станешь клиентом. Будешь ждать свой заказ в квартире. Вечно ждать. Но хотя бы не бегать.
Рустам взял телефон. Прокрутил список. Там были имена других курьеров. Молодые ребята, такие же, как он. Приезжие, работающие по четырнадцать часов в день, чтобы отправить деньги домой.
Он мог выбрать любого. Освободить себя. Стать Павлом Аркадьевичем для кого-то другого.
Палец завис над экраном.
В Душанбе его ждали жена и двое детей. Маленькая Гульнора и Фаррух. Он видел их всего два раза в год. Отправлял почти всю зарплату домой. Они думают, что он просто пропал. Не отвечает на звонки. Не выходит на связь.
— Ну что? — спросил Павел Аркадьевич. — Выбирай. Или оставайся курьером навечно.
Рустам посмотрел на список имён. На каждым именем — чья-то жизнь, чья-то семья, чьи-то мечты.
Он выключил телефон и вернул его Павлу Аркадьевичу.
— Я буду доставлять.
— Дурак.
— Может быть. Но я не стану таким, как ты.
Павел Аркадьевич пожал плечами.
— Твой выбор. Увидимся через десять минут. И через двадцать. И через тридцать. И так всегда.
Рустам кивнул, взял термосумку и пошёл к лифту. В кармане завибрировал телефон. Новый заказ. Тот же заказ.
Профсоюзная, дом семнадцать.
Он спустился на первый этаж. Консьержка подняла на него мёртвые глаза.
— К кому?
— К Аркадьевичу. Седьмой этаж, сто двадцать третья.
— Иди. Лифт работает.
Рустам пошёл к лифту. С каждым кругом он забывал что-то. Лицо жены. Имена детей. Название родного города. Но одно он помнил точно — он курьер. И у него есть заказ. Заказ номер семь-семь-четыре-девять.
Вечный заказ.
Где-то на двухсотом круге он забыл своё имя. На трёхсотом — забыл, что он человек. Остался только инстинкт. Доставить заказ. Подняться на седьмой этаж. Отдать пакет. Получить деньги. Спуститься вниз. И снова. И снова. И снова.
Иногда, очень редко, в лифте он встречал других. Таких же потерянных курьеров, застрявших в своих петлях. Они смотрели друг на друга пустыми глазами и не узнавали в другом себя.
Консьержка Валентина Петровна — единственная, кто помнил всё. Она сидела в своей будке уже сорок лет. Умерла прямо там, за стеклом, но никто не заметил. Жильцы продолжали проходить мимо, кивать, здороваться. А она продолжала сидеть и смотреть телевизор, где вечно шли новости о войнах, которых уже не было, о политиках, которые давно умерли, о событиях, которые стёрлись из памяти живых.
— Ещё один, — говорила она себе под нос, глядя на Рустама. — Ещё один застрявший.
Но Рустам её не слышал. Он думал только об одном. Заказ номер семь-семь-четыре-девять. Павел Аркадьевич. Седьмой этаж. Квартира сто двадцать три. Две порции хинкали. Хачапури по-аджарски. Тысяча двести сорок рублей.
Это была его мантра. Его молитва. Его проклятие.
А где-то далеко, в другом мире, в мире живых, его тело нашли только через три дня. Жильцы пожаловались на запах. Полиция составила протокол. Отправили тело в морг. Никто не приехал опознавать — документы были поддельные, номер телефона не отвечал.
Похоронили в общей могиле для невостребованных. Без имени. Без памяти. Только номер в журнале морга.
Номер 7749.
Но в доме номер семнадцать по Профсоюзной он продолжал доставлять свой заказ. Каждые десять минут. Каждый день. Каждую ночь.
Вечно.
Однажды, может быть, через тысячу лет, а может, через десять тысяч, что-то изменилось. В подъезд вошёл новый курьер. Молодой парень из Узбекистана. В руках — термосумка. В глазах — усталость и страх.
— К кому? — спросила Валентина Петровна.
— К... к Рустаму. Седьмой этаж, квартира сто двадцать три.
Консьержка медленно улыбнулась. Впервые за очень долгое время.
— Наконец-то. Иди. Лифт работает.
Парень пошёл к лифту. Внутри его ждал Рустам. Но Рустам этого уже не помнил. Он помнил только одно — у него есть заказ. И этот заказ нужно доставить.
Они посмотрели друг на друга. Старый курьер и новый. Мёртвый и живой. Хотя кто из них был мёртв, а кто жив — уже невозможно было понять.
Двери лифта закрылись.
Кабина поползла вверх.
На седьмом этаже их ждал Павел Аркадьевич. Или то, что когда-то было им. Или то, что им станет.
— Ваш заказ, — сказали они хором.
— Да-да. Сколько с меня?
— Всё. Всё, что у вас есть. И всё, что будет.
Павел Аркадьевич улыбнулся. Достал из кармана не деньги. Достал ключи. Ключи от квартиры.
— Теперь твоя очередь ждать, — сказал он Рустаму. — А ты, — он повернулся к новому курьеру, — ты будешь доставлять. Пока не найдёшь себе замену.
Рустам взял ключи. Они были тёплыми, почти горячими. Обжигали ладонь. Но это была первая боль, которую он почувствовал за... сколько? Год? Век? Тысячелетие?
Он вошёл в квартиру сто двадцать три. Внутри было пусто. Только стол, стул и телефон. Старый дисковый телефон, из тех, что были в восьмидесятых.
Рустам сел на стул. Телефон зазвонил.
— Алло?
— Ваш заказ принят, — сказал голос на другом конце. — Ожидайте доставку.
— Сколько ждать?
— Вечность. Или десять минут. Смотря как считать.
Рустам положил трубку. За окном была ночь. Или день. Или что-то среднее между ними. Время здесь текло иначе. Или не текло вообще.
Он попытался вспомнить свою жизнь до этого. Семью. Дом. Но в памяти остались только обрывки. Запах плова, который готовила мать. Смех детей во дворе. Жаркое солнце Душанбе.
Всё это было так давно. Или вчера. Или никогда.
В дверь позвонили. Колокольчики. Он знал эту мелодию. Слышал её тысячи раз.
Рустам встал и пошёл открывать. За дверью стоял курьер. Молодой парень из Узбекистана. В глазах — страх и непонимание.
— Ваш заказ. Две порции хинкали, хачапури по-аджарски.
— Да-да. Сколько с меня?
— Тысяча двести сорок.
Рустам достал из кармана деньги. Откуда они там взялись — он не знал. Но они всегда были там. Ровно полторы тысячи.
— Сдачи не надо. Можешь идти.
Курьер ушёл. Рустам закрыл дверь и вернулся к столу. Открыл пакет с едой. Хинкали были холодными, словно пролежали в морозилке годы. Хачапури покрылся плесенью.
Но он всё равно ел. Механически. Без вкуса. Без удовольствия. Просто потому что так было нужно. Это была часть ритуала. Часть проклятия.
Через десять минут снова позвонили в дверь.
И снова.
И снова.
И так будет всегда.
В подъезде дома номер семнадцать по Профсоюзной всегда есть работа для курьеров. Заказы, которые нужно доставить. Клиенты, которые ждут. И петли времени, из которых невозможно выбраться.
Валентина Петровна всё так же сидит в своей будке. Смотрит телевизор. Иногда к ней заходят жильцы — живые или мёртвые, уже не разобрать. Жалуются на шум, на запахи, на странных людей в подъезде.
— Ничего страшного, — говорит она. — Это просто курьеры. Они работают.
И это правда. Они работают. Всегда работают. Доставляют заказы из ниоткуда в никуда. Поднимаются и спускаются по лестницам и в лифтах. Звонят в двери, которых не существует. Передают пакеты с едой, которая сгнила ещё до того, как её приготовили.
Это их работа. Их проклятие. Их вечность.
А где-то далеко, в мире живых, их семьи всё ещё ждут. Ждут звонка, письма, хоть какой-то весточки. Но весточки не будет. Потому что курьеры застряли в доставке. В вечной доставке заказа номер семь-семь-четыре-девять.
И только иногда, очень редко, кто-то из них вспоминает. Вспоминает, что был человеком. Что у него было имя. Что где-то его любили и ждали.
Но эти воспоминания быстро уходят. Растворяются в бесконечной петле доставок. Остаётся только инстинкт. Взять заказ. Доставить. Получить деньги. Взять новый заказ.
И так до конца времён.
Если у времени вообще есть конец в доме номер семнадцать по Профсоюзной.