Тамара Константиновна поставила чайник на плиту и взглянула на часы. Половина восьмого вечера — самое время для её ежевечернего ритуала. Она достала из буфета фарфоровую чашку с трещинкой на ручке, ту самую, из которой пил Giorgi в свой последний отпуск перед Афганистаном. Тридцать пять лет прошло, а она всё не могла заставить себя выбросить эту чашку.
Телефон зазвонил ровно в тот момент, когда она наливала кипяток. Рука дрогнула, и горячая вода пролилась на скатерть.
— Алло? — она подняла трубку, промокая лужицу кухонным полотенцем.
Молчание. Потом — дыхание. Тяжёлое, прерывистое.
— Кто это? Если это опять вы, хулиганы из третьего подъезда...
— Мама.
Чашка выскользнула из её руки и разбилась о кафельный пол. Осколки разлетелись во все стороны, но Тамара не двигалась, сжимая телефонную трубку побелевшими пальцами.
— Что за глупые шутки? Кто вы такой?
— Мама, это я. Помнишь, ты пекла хачапури на мой день рождения? Я тогда обжёг язык, потому что не мог дождаться, пока остынет. Ты сказала, что я всегда был слишком нетерпеливым.
Тамара опустилась на стул. Её сердце колотилось так сильно, что она боялась, что оно выскочит из груди.
— Мой сын погиб в Афганистане в 1989 году. Кто бы вы ни были...
— Баба Нина прятала самогон в подвале за картошкой. Ты знала, но никому не говорила. Я случайно увидел, когда мне было четырнадцать.
Трубка выпала из её руки. Об этом знали только она и Giorgi. Даже её покойный муж не знал про самогон бабы Нины.
На следующее утро Тамара проснулась с твёрдым решением разобраться в происходящем. Либо кто-то очень жестоко над ней издевается, либо... Нет, второй вариант она даже рассматривать не хотела.
Первым делом она спустилась к почтовым ящикам. Виктор Андреевич, дворник, подметал лестничную площадку. Увидев её, он как-то странно дёрнулся и опустил голову ниже.
— Доброе утро, Виктор Андреевич.
— Доброе, — пробормотал он, не поднимая глаз.
Тамара внимательно посмотрела на него. За три года, что он работал в их доме, они едва ли обменялись десятком фраз. Странный человек — всегда молчаливый, с глубокими шрамами на левой стороне лица. Говорили, что получил их на войне, но на какой — никто точно не знал.
— Виктор Андреевич, а вы случайно не видели, кто вчера вечером заходил в наш подъезд? Около половины восьмого?
Он замер с метлой в руках.
— Нет. Не видел. Я... я уже ушёл к тому времени.
Ложь. Тамара прожила достаточно долго, чтобы распознавать ложь с первого взгляда. Виктор Андреевич всегда работал до восьми вечера. Всегда.
— Понятно, — она кивнула и направилась к лифту.
В квартире она достала старый фотоальбом. Фотографии Giorgi были на каждой странице — от младенчества до армии. Вот он в школьной форме, вот на выпускном, вот в военной части перед отправкой... Она вгляделась в последнюю фотографию. Что-то в ней было не так. Что-то, чего она раньше не замечала.
Звонок в дверь прервал её размышления. На пороге стояла Марина из квартиры напротив — молодая женщина, которая с мужем Павлом переехала сюда полгода назад.
— Тамара Константиновна, простите, что беспокою. У нас кончился сахар, не одолжите стакан?
— Конечно, проходите.
Пока Тамара доставала сахар из кухонного шкафа, она заметила, как Марина бросает быстрые взгляды на открытый фотоальбом на столе.
— Это ваш сын? — спросила Марина, указывая на фотографию.
— Да. Погиб давно.
— В Афганистане?
Тамара резко обернулась. Она никогда не говорила соседям, где погиб Giorgi.
— Откуда вы знаете?
Марина смутилась.
— Ну... я просто предположила. Форма, годы... Простите, не хотела расстраивать.
После ухода Марины Тамара заперла дверь на все замки. Что-то происходило в этом доме, что-то странное и пугающее. Она решила навестить профессора Куликова с четвёртого этажа. Старик жил здесь дольше всех — ещё с советских времён. Может, он что-то знает.
Профессор открыл не сразу. Когда дверь наконец распахнулась, Тамара увидела растрёпанного старика в засаленном халате. По квартире разносился запах несвежего белья и лекарств.
— Чего надо? — прохрипел он.
— Профессор Куликов? Я Тамара Константиновна с третьего этажа. Мне нужно с вами поговорить.
— Не знаю никакую Тамару. Уходите.
Но она уже переступила порог.
— Речь идёт о моём сыне. О Георгии Беридзе. Он служил в Афганистане в 1989 году.
Профессор застыл. Его глаза, до этого мутные и безразличные, вдруг стали острыми и внимательными.
— Беридзе... Беридзе... Операция "Феникс". Да, помню. Хорошая была операция. Одна из лучших.
— Что за операция? О чём вы говорите?
Профессор захихикал.
— А вы не знаете? Конечно, не знаете. Никто не должен был знать. Мёртвые не возвращаются. Или возвращаются? Я уже не помню. Столько лет прошло. Столько имён, столько лиц...
Он начал бормотать что-то невнятное, блуждая по квартире. Тамара пошла за ним и увидела на стене фотографии в рамках. На одной из них профессор в военной форме стоял рядом с группой офицеров. Она пригляделась и ахнула — один из офицеров был поразительно похож на Giorgi. Но это был не Giorgi. Или всё-таки он?
— Профессор, кто эти люди на фотографии?
— Мои мальчики. Мои феникс-мальчики. Они сгорели и возродились. Новые имена, новые жизни. Так было нужно. Государственная необходимость.
Он вдруг схватил её за руку.
— Но матери... матери всегда узнают. Даже через годы, даже через смерть. Материнское сердце не обманешь. Он звонил вам, да? Больше не мог молчать?
Тамара вырвала руку и выбежала из квартиры. Её трясло. В подъезде она столкнулась с Виктором Андреевичем. Он стоял на лестничной площадке с метлой в руках, но было очевидно, что он её ждал.
— Не надо было ходить к профессору, — тихо сказал он.
— Почему?
— Он болен. У него деменция. Он несёт всякую чушь.
— Или говорит правду, которую все хотят скрыть?
Виктор Андреевич посмотрел на неё долгим взглядом. В его глазах была такая боль, что у Тамары перехватило дыхание.
— Правда не всегда приносит счастье, Тамара Константиновна. Иногда ложь милосерднее.
Вечером того же дня в её дверь снова позвонили. На этот раз пришли оба — Марина и Павел. У Павла в руках была папка с документами.
— Нам нужно поговорить, — сказал он официальным тоном.
— Вы не соседи, — это было не вопросом, а утверждением.
— Мы из службы безопасности. Расследуем старое дело. Операция "Феникс" была засекречена, но недавно произошла утечка информации. Мы должны найти всех участников.
— Мой сын был участником?
Марина и Павел переглянулись.
— Ваш сын, согласно официальным документам, погиб в Афганистане 15 февраля 1989 года. Его тело было доставлено в Союз и захоронено на Серафимовском кладбище.
— Но?
— Но есть основания полагать, что некоторые солдаты, числившиеся погибшими, на самом деле выполняли особые задания. После выполнения им давали новые личности. Они не могли вернуться к прежней жизни.
Тамара села на диван. Ноги больше не держали.
— Вы хотите сказать, что мой Giorgi жив?
— Мы не можем это утверждать. Но человек, который вам звонил...
— Это был он. Я знаю голос своего сына.
Павел открыл папку.
— Если ваш сын жив и находится под прикрытием, попытка восстановить контакт — это нарушение протокола. Он подвергает опасности себя и вас.
— Мне плевать на ваши протоколы! Если мой сын жив, я хочу его увидеть!
В этот момент раздался стук в дверь. Не звонок — именно стук. Три коротких, два длинных. Тамара вздрогнула. Так стучал Giorgi, когда возвращался домой поздно и не хотел будить отца.
Павел достал пистолет.
— Не открывайте.
Но Тамара уже шла к двери. Она распахнула её. На пороге стоял Виктор Андреевич. Без своей обычной спецовки дворника, в старом военном свитере.
— Уберите оружие, — сказал он Павлу. — Я не вооружён.
— Виктор Андреевич Селезнёв, или мне называть ваше настоящее имя? — спросил Павел, не опуская пистолет.
— Моё настоящее имя... — Виктор посмотрел на Тамару. — Моё настоящее имя Георгий Константинович Беридзе. Я — Giorgi, мама.
Тишина, которая воцарилась в квартире, казалось, длилась вечность. Тамара подняла руку и коснулась шрамов на его лице.
— Это от той операции?
— Да. Меня захватили. Пытали. Потом наши отбили, но лицо... лицо восстановить полностью не смогли. И было решено, что Георгий Беридзе погиб. А Виктор Селезнёв вернулся с другой войны.
— Почему? Почему они так поступили?
— Я знал слишком много. Видел слишком много. Живой Беридзе был бы целью. Мёртвый — никому не интересен.
Марина опустила руку Павла с пистолетом.
— Вы нарушили все правила. Вы понимаете последствия?
— Понимаю. Но я больше не мог. Три года я работаю в этом доме, вижу её каждый день. Вижу, как она страдает, как несёт цветы на могилу, где лежит чужой человек. Я больше не мог молчать.
Тамара обняла его. Впервые за тридцать пять лет она обнимала своего сына. Он пах табаком и дешёвым мылом, а не дорогим одеколоном, который любил в юности. Его руки были огрубевшими от работы, а не мягкими, как у студента. Но это был её сын. Её Giorgi.
— Что теперь будет? — спросила она у Марины и Павла.
Те переглянулись.
— Операция "Феникс" официально не существовала. Все документы уничтожены. Профессор Куликов болен и недееспособен. А мы... мы ничего не видели.
— Но как же...
— Советский Союз рухнул. Многие секреты похоронены вместе с ним. Кому теперь нужна эта правда? Живите спокойно. Только... будьте осторожны.
Они ушли, оставив мать и сына вдвоём. Тамара заварила чай — в новой чашке, старая разбилась вчера. Они сидели на кухне, и Giorgi рассказывал. О том, как его отправили на задание, о котором он до сих пор не может говорить. О том, как его схватили, пытали, выбили зубы и изуродовали лицо. О том, как его спасли, но решили, что проще объявить мёртвым. О новой личности, новой жизни, в которой не было места прошлому.
— Почему ты поселился именно здесь? — спросила Тамара.
— Я не мог уехать далеко от тебя. Сначала жил в другом районе, но потом узнал, что здесь нужен дворник. Подумал — побуду рядом немного, потом уйду. Но не смог уйти. Каждый день видел тебя, и каждый день умирал от того, что не могу подойти, обнять, сказать, что я живой.
— А профессор Куликов?
— Он был моим куратором. Руководил операцией. Теперь его разум угасает, но иногда бывают проблески. Он узнал меня, когда я устраивался на работу. Ничего не сказал, но узнал. Иногда бормочет о прошлом, выдаёт секреты. Поэтому за ним и следят эти двое.
— Они правда отпустят нас?
— Думаю, да. Кому мы нужны? Старая грузинка и изуродованный дворник. Мы никому не интересны.
Тамара взяла его руку.
— Ты будешь жить здесь? Со мной?
— Мама, я не могу. Виктор Селезнёв живёт в подвале. У него своя жизнь, свои документы. Если я вдруг начну жить с тобой, возникнут вопросы.
— Но ты же мой сын!
— По документам твой сын мёртв. А я — просто дворник. Но я буду рядом. Всегда рядом. И иногда, когда никто не видит, мы сможем пить чай вместе. Говорить. Быть матерью и сыном.
Это было жестоко, но это было лучше, чем ничего. Лучше, чем тридцать пять лет оплакивания.
На следующей неделе профессор Куликов умер. Говорили, что во сне, но Тамара видела, как Марина и Павел выносили из его квартиры коробки с документами. Похороны были скромные — пришли только жильцы дома.
Виктор Андреевич стоял в стороне, опустив голову. После церемонии он подошёл к могиле и бросил горсть земли.
— Прощайте, товарищ полковник, — прошептал он.
Тамара стояла рядом. Она хотела взять его за руку, но не могла — вокруг были люди. Они просто стояли рядом, мать и сын, притворяющиеся чужими людьми.
Жизнь продолжалась. Тамара пекла хачапури и оставляла их на лестничной площадке — якобы угощение для соседей, но Виктор Андреевич всегда забирал их первым. Иногда по вечерам он стучал в её дверь — три коротких, два длинных — и они пили чай, говорили о прошлом, о том, что могло бы быть.
Марина и Павел съехали через месяц. Перед отъездом Марина зашла попрощаться.
— Берегите друг друга, — сказала она. — И помните — некоторые тайны должны оставаться тайнами.
Тамара кивнула. Она понимала.
Однажды вечером, когда первый снег укрыл Петербург белым покрывалом, телефон зазвонил снова. Тамара подняла трубку без страха — она знала, кто звонит.
— Мама, — сказал голос. — Можно я зайду? Сегодня день моего рождения. Настоящего рождения, не того, что в паспорте Виктора Селезнёва.
— Конечно, сынок. Я испекла хачапури. Только не обожги язык — ты всегда был слишком нетерпеливым.
Она услышала, как он смеётся — впервые за все эти годы. И это был смех её Giorgi, несмотря на шрамы, чужое имя и прожитую чужую жизнь.
Когда он вошёл, она обняла его и не отпускала долго. Им не нужны были слова. Материнское сердце не обманешь — оно всегда узнает своего ребёнка, даже если весь мир говорит, что он мёртв.
В той старой квартире в Петербурге, где переплелись прошлое и настоящее, правда и ложь, мать и сын наконец обрели друг друга. Пусть тайно, пусть украдкой, но они были вместе. И это было всё, что имело значение.
За окном падал снег, укрывая город белым саваном, пряча все тайны и секреты. А в маленькой кухне горел свет, стоял на столе горячий чай и свежие хачапури, и два человека, которых разлучила жестокая судьба, наконец-то были дома.